Барбара Вайн - Роковая перестановка

Шива заметил, что глаза Зоси покраснели, как будто она плакала, да и выглядела девушка так, будто вот-вот снова заплачет.

Зоси заговорила тоненьким, детским голоском — эта манера появлялась у нее всегда, когда она расстраивалась.

— Как вы думаете, здесь кого-нибудь еще похоронят?

— Если под «кем-нибудь» ты подразумеваешь животных, то вряд ли. Не могу представить себя в роли хозяина кошки.

— Как же так, Эдам? Неужели ты никого не пустишь в дом? Разве я не смогу завести собаку, если захочу? Или кошку?

Эдам обнял ее, но промолчал. Не исключено, что у Зоси замедленное умственное развитие, думал Шива, когда они шли обратно. Он никогда не видел, чтобы люди вели себя так, как она. То, что она, приехав в Отсемонде в качестве девушки Руфуса — он догадался об этом, — потом перелезла в постель к Эдаму, шокировало его. Не по летам рано погрязшая в пороке девочка-проститутка — вот как он ее воспринимал. Он практически ни разу с ней не общался и, когда они случайно оказывались вдвоем, не знал, о чем говорить.

— У нее был ребенок, — сказал он Лили. — У этого ребенка родился малыш. Он родился, когда ей еще не исполнилось семнадцати.

— Как печально, Шива. — В голосе жены слышалось легкое осуждение.

— Ну, для малыша все сложилось совсем не печально. Его усыновили. Господи, сейчас ему, наверное, десять. Даже больше. Видишь ли, она была страшной врушкой. Один раз она сказала Вивьен, что отцом ребенка был отчим, а другой — что то ли мальчик из ее школы, то ли учитель из ее школы. Кто знает, где правда? Она разоткровенничалась с Вивьен, которая была как мать для нее и Эдама.

— А разве люди откровенничают с матерями? Я своей никогда не изливала душу.

— Это просто оборот речи, Лили. По сути, она не изливала душу, если половина из сказанного была ложью, правильно? Но было ясно, что она бросила школу, потому что забеременела, а после родов поселилась там, где со своими младенцами живут незамужние девочки до тех пор, пока ребенка не усыновят. Она не вернулась к матери, хотя и собиралась, правда, позже. До того момента, когда Руфус подобрал ее на дороге, она считала, что со временем ей придется жить с матерью, потому что у той больше никого нет.

— Она была больной на голову, — сказала Лили. — Ты всегда говорил, что у нее с головой не все в порядке.

— С некоторыми женщинами случается такое после рождения ребенка, верно?

Лили отвела взгляд.

— Существует послеродовая депрессия.

— То была не депрессия. Зоси не страдала депрессией. Она была несчастна, причем настолько, что помешалась от этого. Она была убита горем. Руфус знал. Он уже тогда был почти врачом. Но они поощряли ее, Руфус и Эдам, подбивали на воровство. Они так развлекались. А она воровала любовь, как сказал бы психиатр.

Пожав плечами, Лили произнесла:

— У нее были родители, во всяком случае, мать. Она любила ее?

— Зоси рассказала Вивьен, что ее мать пришла в крайнее замешательство, когда узнала, что дочь беременна. Заметь: не разозлилась, не расстроилась, а пришла в замешательство. Ее волновало, что скажут знакомые.

— Почему Зоси не сделала аборт?

— Вивьен пояснила, что она была к нему не готова. Зоси делала вид, будто ничего нет. Но когда рассказала матери, было уже поздно. Ее мать смогла придумать только один выход: отдать ребенка на усыновление. Ей повезло — матери, я имею в виду, — что они с мужем переезжали в новый дом как раз тогда, когда Зоси пришло время рожать, то есть старые соседи ни о чем не узнают, а новые ничего не выяснят. Поэтому было решено, что после рождения ребенка Зоси поедет в тот хостел для матерей-одиночек.

— Обычно таких девочек называют незамужними мамашами. Знаешь об этом? Я читала в романе.

— Некоторые из них слишком юны, чтобы выходить замуж. И Зоси была такой. Она родила ребенка в одной из лондонских больниц, провела там пять дней, выписалась и поехала в хостел. Через неделю она отдала ребенка органам опеки, и тот отправился к своим новым родителям.

— Это был мальчик или девочка?

— Не знаю, — ответил Шива. — Я не спрашивал, а Вивьен не рассказывала.

— Вообще-то это важно.

— Зоси не могла оставаться там без ребенка. И не могла вернуться в школу. Ее мать и отчим переехали, но у нее, естественно, был их адрес. Ее мать была не так уж плоха. Вероятно, она ожидала, что Зоси вернется домой — ну, по новому адресу. И Зоси туда поехала, потому что ей просто больше ничего не оставалось. Ей больше некуда было деваться, да и денег у нее не было.

Шива остановился и снова взял газету. Именно заметка на внутренней стороне листа и послужила поводом для этого разговора. Там было сказано, что новые факты дают полиции все основания считать, что очень скоро опознание останков, найденных на кладбище домашних животных в Уайвис-холле, закончится положительным результатом. И все. Шива внимательно перечитал ее.

— Тебя не в чем винить, — сказала Лили. — К тебе это не имеет отношения. Просто ты случайно оказался там.

— Нет, все гораздо серьезнее. Мне следовало бы уехать. Когда я увидел, как складывается ситуация, я должен был уехать. А я вместо этого уговорил Вивьен остаться. Когда она узнала, что получила работу у Робина Татиана, она собралась вернуться в Лондон, в тот скват. Жизнь в Отсемонде шла не так, как она рассчитывала. Все бездельничали, делами занималась только она. Они не выполняли свою долю обязанностей, а то, что делала Вивьен, воспринимали как должное — точно так же ты воспринимаешь то, что делает мать. «Шива, ты можешь оставаться, — сказала она. — Тебе не обязательно уезжать из-за меня». Вот тогда я понял: между нами все кончено… Лили, ты не против, что я рассказываю об этом?

Женщина помотала головой и посмотрела на него со слабой улыбкой.

— Я так и думал. У тебя нет повода. Нас с ней никогда не связывала большая любовь, это скорее была дружба. В Отсемонде мы спали в одной кровати, но друг к другу не прикасались. Думаю, уже тогда Вивьен начала понимать, что в ее жизни нет места сексу, да и времени, как это ни забавно, на него не было. Я часто просыпался ночью и видел, как она сидит в углу комнаты с включенной лампой и читает Гиту. Оно вызывало у меня странное чувство, это чтение, — ведь я индус, а Гиту не читал.

Я уговорил ее остаться. Остальные… остальные сторонились меня. Буду честен. Я боготворил их. И даже немного боялся. Но не Зоси, ее я не имею в виду. Я говорю о ребятах. Я уже сказал, что Вивьен была как мать для Зоси и Эдама, но и для меня, если признаться, она стала матерью. Она как бы защищала меня, стояла щитом между мною и ими. Я сказал ей: «Пожалуйста, останься до того момента, когда наступит срок выходить на работу, не покидай меня». И она ответила: «Ладно, останусь». Думаю, Вивьен не хотелось, но она применяла на практике то, что проповедовала; видишь ли, она старалась быть хорошей.