Марина Серова - Черная принцесса

– Ну что ж, – обратился Володя к своим оперативникам. – Заканчивайте осмотр, составляйте протокол, потом в музей. Поговорите, выясните, может, у него какие планы были. Если завтра не появится, объявим в розыск.

– И что – на этом все? – оторопело вытаращила глаза Надя.

– Пока все, – пожал плечами Кирьянов. – Розысками у нас другой отдел ведает, передадим материалы им.

– Но ведь... Но ведь нужно его искать! – Надя недоуменно переводила взгляд с Кирьянова на меня.

– Володя, можно тебя на минутку? – Я тронула за рукав Кирьянова.

Мы вышли в кухню.

– Володя, я тебя очень прошу проявить в этом деле побольше внимания и активности, – заговорила я. – Я очень тебя прошу.

– Ну а что я могу сделать? – развел руками Кирьянов. – Ну конечно, опросим сослуживцев, друзей, соседей... Может, он у кого-то из них. В Самару позвоним, может, там с матерью что случилось и его срочно вызвали. Не волнуйся, займемся.

– Тогда я сама съезжу в музей. Можешь послать кого-то из ребят вместе со мной, можешь не посылать – как хочешь. Я потом сообщу результаты.

– А почему именно так? – не понял Киря.

– Мне хочется самой разобраться. Твоим ребятам есть кого еще опрашивать, есть чем заниматься, а мне оставь музей. Там, кстати, работает один мой давний знакомый. К тому же интуиция мне подсказывает, что это исчезновение неслучайно. Оно может быть связано с гибелью Милентьева.

– Ох, ну ты, по-моему, за уши притягиваешь, – поморщился Кирьянов. – Хотя... Как знаешь, езжай в музей одна, мне только проще, и так людей не хватает.

– Но ты позвони туда и предупреди, чтобы меня приняли, хорошо? – выдала я еще одну просьбу. – А то мало ли что, со мной могут и не посчитать нужным разговаривать.

– Ну хорошо, позвоню, – согласился Кирьянов и пошел к телефону.

После звонка в музей он кивнул мне, что вопрос улажен, после чего обратился к Наде:

– Вы сейчас поедете с нами, ответите на несколько вопросов, дадите адреса и телефоны его близких, которые вам известны. И не переживайте, делом вашим будут заниматься.

Надя, кажется, не очень поверила Кирьянову, но не стала противиться поездке в милицию. Все покинули квартиру, и Надя заперла дверь. Она села в машину вместе с группой, а я отправилась в краеведческий музей.

В краеведческом музее царили тишина и покой. Посетителей, прямо скажем, было немного.

Я, не теряя времени, обратилась к женщине, вероятно экскурсоводу, стоявшей в вестибюле, с вопросом:

– Добрый день. Скажите, пожалуйста, Иннокентий Владимирович у себя?

– Да. – Экскурсовод посмотрела на меня. – Он, как всегда, у себя в кабинете. Только он очень занят, готовит доклад...

– Я понимаю, – стараясь вложить в голос максимум уважения и почтительности, сказала я. – Но у меня к нему тоже очень важное дело, касающееся вашего сотрудника. Сергея Лаврентьева, – уточнила я.

– О-о-о! – Женщина скорбно и понимающе кивнула головой. – Да-да, я в курсе, нам звонили, и Иннокентий Владимирович крайне взволнован этой историей. Конечно, он вас примет. Пойдемте, я провожу вас...

– Спасибо, я знаю, где находится его кабинет, я там бывала, – улыбнувшись, ответила я, чем вызвала глубокое уважение со стороны многоопытной женщины-экскурсовода.

Я познакомилась с директором краеведческого музея Иннокентием Владимировичем Богоявленским в ходе расследования одного дела, он успел побывать даже в числе моих подозреваемых: убили его близкого знакомого, вернее, ученика.

Иннокентий Владимирович Богоявленский, личность интересная и оригинальная, был просто помешан на истории, преклонялся перед знатными родами всех времен и народов. Общаться с ним порой бывало тяжело, поскольку человеком он был авторитарным, очень категоричным в своих суждениях, куда больше любил говорить, чем слушать, и яростно спорил с оппонентами.

Тем не менее Богоявленский обладал массой черт, за которые его можно было уважать. И более достойной кандидатуры на должность директора краеведческого музея было просто не сыскать. Я видела Богоявленского последний раз больше года назад, и теперь мне было небезынтересно узнать, что произошло за это время с ним, а также с его близкими, с которыми я также успела познакомиться.

– Прошу вас, войдите! – послышался напыщенный голос директора музея после моего стука.

Я вошла и увидела Богоявленского, восседающего за столом. На вид ему было лет пятьдесят пять, высокого роста, худощавый, с заметной сединой и в старомодных очках. Серые глаза смотрели чуть насмешливо, а манеры остались все теми же немного театральными и даже патетическими.

– Добрый день, Иннокентий Владимирович, – проходя, с улыбкой поприветствовала я его. – Не помните меня?

– Здравствуйте, здравствуйте, – широко улыбнулся Богоявленский. – Как же, как же, Татьяна Александровна, прекрасно помню. Как успехи на поприще частного сыска?

– Благодарю вас, нормально. Правда, возникли некоторые затруднения, поэтому я и осмелилась потревожить вас, – подстраиваясь под церемонный тон собеседника, сказала я.

– Что ж, весьма рад, весьма, – качая головой, ответил Богоявленский. – Прошу вас, садитесь. Так что привело вас в мою скромную обитель?

– Исчезновение вашего сотрудника Сергея Лаврентьева, – ответила я, усаживаясь в кресло с витыми подлокотниками.

– О, печальная история! – скорбно кивнул Богоявленский. – Но мы все надеемся, что этот инцидент благополучно разрешится в ближайшее время. Тем более что за дело взялась такая опытная дама.

И Богоявленский развел руками.

– Я надеюсь на то же самое, – призналась я. – Но мне потребуется ваша помощь.

– Всегда рад помочь, – посерьезнел Богоявленский. – Слушаю.

– Иннокентий Владимирович, как долго работает у вас Лаврентьев? – приступила я к своим вопросам.

– Да уже десятый год, он пришел к нам сразу после окончания университета. По натуре он человек довольно консервативный – впрочем, как и я, – несколько застенчиво заметил директор музея, – и не склонен к перемене места работы. Тем более что история – его стихия.

– И как вы его характеризуете?

– Очень ответственный работник, исполнительный, – с чрезвычайно серьезным видом кивнул Богоявленский. – Однако ему не хватает, что называется, инициативы... Я бы даже сказал, авантюризма! – При этих словах в глазах Иннокентия Владимировича зажегся живой огонек. – Чересчур подвержен штампам, робок, стеснителен... Но человек вполне достойный, – справедливо завершил директор музея. – Приличный молодой человек! – воздел он кверху указательный палец. – Это в наше время редкость!

Пафос в его интонациях достиг апогея.

– А раньше не случалось такого, чтобы он внезапно исчезал, пропадал? Все-таки историки – немного сумасшедшие люди, – подмигнув Богоявленскому, улыбнулась я.