Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

Более того, через секретаршу Валентину, пройдя череду унижений, льстивых улыбок и намеков на чаепитие с «Рафаэлло», под клятвенное обещание неразглашения источника утечки информации Мерин выяснил, что четверть часа назад ее шефу звонил генерал Кулик и в приказном порядке запретил использовать имя Валерии Модестовны в раскрытии преступления, совершенного в квартире на Тверской улице.

Поначалу молодому следователю это известие представилось непоправимой трагедией, равносильной полному прекращению расследования: главный свидетель (исполнитель?) уводился от ответственности, и это означало, что «дело композитора» умышленно, силовым решением какого-то недосягаемого защитника переводится в разряд очередного «висяка».

Но состоявшееся в тот же день «траурное совещание» возглавляемой Мериным группы все опять поставило на прежнее место: с больной головы ситуация вернулась на здоровые ноги.

И случилось это только благодаря Анатолию Борисовичу Труссу.

А началось «внеочередное экстренное заседание» следователей с ритуального марша Шопена: взявший первым слово Мерин трагическим голосом коротко известил присутствующих о ставшем ему известным (из абсолютно достоверного источника!) пресловутом приказе вышестоящего руководства МУРа, высказал свое паническое к нему отношение и предложил всем принять участие в поиске вариантов дальнейших действий.

Три пары глаз обратились в сторону Трусса, но тот, по всей видимости, восполняя утренний недосып, держал свою пару плотно закрытой.

Слово взял Ярослав Яшин:

— Ну что, по-моему, Сева, ты прав: лбом стену не прошибешь, об этом много сказано и написано — распространяться не буду. Не хотят — их дело, нам не больше всех надо. Одно могу сказать: жаль, много сил ухлопали, да и финиш вроде не за горами — вон даже Ваня брошку какую-то в комиске надыбил, да он сам расскажет, а, в общем, баба с возу — кобыле легче, без работы мы не останемся, думаю, тысячелетия до третьего. Я закончил.

Все опять посмотрели на Трусса, но тот глаз не открывал и даже засопел предхрапово.

Ваня Каждый выглядел расстроенным, и была у него на то причина.

Действительно, накануне ему улыбнулась небывалая удача — в комиссионном магазине одного из удаленных районов Москвы он обнаружил золотую с изумрудами сделанную в виде большой английской булавки брошь, числившуюся среди украденных из квартиры Твеленевых драгоценностей. Имени и адреса заявителя, правда, ему узнать не удалось — приемщик оказался человеком недостаточно законопослушным и согласился за мзду, разумеется, выставить антикварную вещь без оформления необходимых на то документов, но под угрозой провести какую-то часть предстоящего жизненного пути вдалеке от столицы клятвенно обещал сообщить о звонке или приходе хозяина раритета.

Необыкновенной этой победой Ваня Каждый, справедливо рассчитывая на начальственную похвалу, очень гордился, дешево ее продавать не входило в его планы — ошарашивать соратников по оружию своей удачей он намеревался исключительно в присутствии Скорого, и теперь, когда действительность так некстати готовилась внести в его предполагаемый триумф трагические коррективы, он чуть не заплакал. Даже голос задрожал от обиды:

— Карась на крючке, подсек намертво, снимай и потроши — все расскажет и покажет в лучшем виде. Я же восемьдесят четыре комиски обошел, и что, теперь все коту под хвост? — скорбным полувопросом заключил он свое короткое выступление.

Следователи безмолвствовали. Но не расходились. Похоже, они, не сговариваясь, твердо решили дождаться пробуждения своего старшего товарища.

И тот — к чести его будет сказано — не разочаровал.

Он открыл глаза, звучно потянулся, и, неспешно переводя взгляд с одного сотрудника на другого, остановил его на Каждом:

— Я начну, если позволите, со вступления. Нет возражений? Скажи-ка мне, Ваня, знаешь ли ты, откуда пошло выражение «коту под хвост»? — И поскольку Ваня долго, не мигая, тупо на него смотрел, продолжил: — Хорошо, поставим вопрос по другому: знаешь ли ты, Ваня, что находится под хвостом у кота?

— Жопа! — решил нагрубить расстроенный складывающейся ситуацией Иван Каждый, но не тут-то было: грубость не удалась, оказалось, он попал в самую, что ни на есть, точку и таким образом даже порадовал Анатолия Борисовича.

— Молодец, именно ОНА, хвалю за наблюдательность, для следователя это немаловажное качество. Но при этом должен заметить, что абсолютно то же самое без каких бы то ни было вариаций находится под хвостами у собак, лошадей, коров, кроликов, львов и орлов, рогатых оленей, гусей, пауков… Читал Чехова? Нет? Ну не огорчайся, прочтешь когда-нибудь. Так вот — и у нас с тобой, Ваня, ОНА, как ты простонародно ее назвал, жопа, тоже под хвостом, только со временем хвост этот у тебя атрофировался… это слово понятно?.. Оно означает уменьшение размеров и утрату жизнеспособности некоторых органов вследствие их длительного бездействия, понимаешь?.. Ты им давно не пользовался, Иван, хвостом этим, и он не только атрофировался, но и сменил название на «копчик». И ты не обижайся, не только ты — и я им, сколько себя помню, не пользуюсь, и товарищи наши, хочется верить, тоже. Вот я и думаю: почему же в таком случае предпочтение отдается исключительно четвероногим домашним тварям семейства кошачьих? И не лучше ли, вместо «все коту под хвост», сказать, к примеру, «все Каждому под копчик»?

Соратники выслушали столь необычное вступление своего старшего товарища с неподдельным вниманием не только в силу того, что никто из них не знал ответа на поставленный вопрос, но и потому, главным образом, что надеялись от него самого услышать ответ на один из двух краеугольных вопросов своего Отечества, а именно: «Что делать?» «Кто виноват?» — они догадывались: виноваты бандиты. А вот что делать?..

И соратники не ошиблись в своих ожиданиях — они услышали то, что хотели.

— Я это к тому, Иван Иванович, — Трусс поднялся со своего места, прошелся по кабинету, зачем-то заглянул в коридор, плотно закрыл дверь, — к тому я это, что иногда не зазорно бывает и в говне руки пополоскать, чтобы дробинку найти нужную, и кичиться этим нам с тобой не пристало. Так что сам реши — что себе под хвост, что коту под копчик и дальше в путь-дорогу дальнюю по комиссионкам. У тебя их много осталось-то?

— Навалом, — почему-то обрадовался молодой сотрудник уголовного розыска.

— Ну вот и давай, не тяни, может, еще чего надыбишь. Не каждому, как тебе с брошкой, везет. Постой, — он хохотнул коротко, — или все-таки Каждому?

— Не каждому Каждому, — Иван расплылся в улыбке.

Трусс посерьезнел.

— Ты вот что — завязывай со своей фамилией. Прямо кличка какая-то воровская. То ли дело — Трусс. Помню, еще в первом классе учитель физкультуры спросил: «Кто тут из вас Трус»? Я встаю и говорю: «Не Трус, а Трусс, два „эс“ на конце». Меня потом долго «дваэснаконце» дразнили. Ну так, все, вечер воспоминаний окончен, прошу тишины, чтобы только шевеление ваших мозгов слышно было.