Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

Другое дело, если где-то, когда-то случалось какому-нибудь вышестоящему руководителю откровенно попрать свои, законом установленные обязанности, его голос протеста никогда не был тише и незаметнее остальных голосов. Более того, он весьма умело создал себе в МУРе репутацию человека с «особо опасным чувством справедливости» (что во многом соответствовало действительности), так что многие предпочитали без крайней необходимости с ним не связываться — ну его к черту.

А уж если кто вставал поперек его дороги в моменты разработки и поимки преступников — тут уж Майоровой ярости и готовности пуститься во все тяжкие за правое дело не было границ.

В данный момент врагом номер один для него являлся профсоюз французских авиадиспетчеров с его хамской потугой решить материальные проблемы своих членов в ущерб российским правоохранительным органам. И будь на то его, Трусса, воля — он бы всех этих картавых уродов выдворил из профессии пожизненно. Подонки! Зарплата их, видите ли, не устраивает! А то, что из-за них могут погибнуть невинные люди, кто-то не успеет на операционный стол, кто-то не проводит любимых в последний путь, не услышит долгожданный крик мертвым родившегося ребенка… Это как!?

От проклятий в адрес французских диспетчеров его отвлекло дребезжание мобильного телефона.

Несколько минут он молча слушал взволнованный голос в трубке, затем спросил:

— Когда это случилось? — Через короткую паузу распорядился: — Ладно, копай дальше. — Отключил связь, завел двигатель, вдавил до предела педаль акселератора.

«Жигуленок» взревел трубным отчаянием, подпрыгнул и во всю отпущенную ему Волжским автозаводом мощь ринулся в направлении столицы.

В голове Анатолия Борисовича Трусса, обгоняя автомобиль и друг друга, неслись три, не бог весть какие богатые мысли. Первая: начался отстрел участников ограбления квартиры композитора Твеленева. Вторая: если Антона Твеленева не выпустили из предвариловки, его еще можно застать в живых и спасти для следствия. И наконец, третья — как же неумолимо связано все вокруг невидимыми нитями на этой странной планете Земля: не забастуй сегодня гребаные авиадиспетчеры у себя на родине, прилети самолет с Заботкиным вовремя — еще как минимум двух трупов в другой части европейского континента вряд ли удалось избежать. Молодцы французы, умеют постоять за свои права. А то, что картавят, — не беда, вон англичане — букву «с» нормально выговорить не могут, шепелявят — и ничего, живут.

Теперь вся надежда на гордость отечественного автопрома — лишь бы не заглох мотор.

Иван Каждый с первых же дней работы в МУРе стремился во всем подражать майору Труссу и, по свидетельству многих, весьма преуспел в этом немалотрудном занятии. Неспешная походка вразвалочку а-ля «морской волк», вялая, безынициативная, нарочито усложненная деепричастиями речь с неожиданными эмоциональными взрывами, насмешливая снисходительность в отношениях к сотрудникам и в особенности к сотрудницам — все это и многое другое: манеру сидеть нога на ногу, подпирая лоб тремя пальцами — большим, указательным и средним, манеру слушать собеседника, наклонив голову в противоположную от него сторону, манеру неожиданно громко смеяться без всякого на то повода и хранить на лице грустную умудренность в моменты общего веселья — все это Ваня освоил в короткие сроки и пользовался приобретенным плагиатом без видимого стеснения. Единственное, чего ему никак не удавалось достичь, — это той незамедлительной тишины и того благоговейного внимания, которые наступали всякий раз, как только Анатолий Борисович даже не открывал еще, а только собирался открыть рот. Ваня старательно, но, увы, безрезультатно работал над этим своим пробелом, много думал о причине неудачи, страдал ужасно, но время шло, а проклятые тишина и внимание при открывании им рта никак не наступали. Более того, часто создавалось впечатление, что многие только того и ждут, когда он его закроет. Это обстоятельство долгое время обижало Ваню, пугало даже — почему так?! — и как-то, вконец отчаявшись разгадать эту шараду, он рискнул поделиться своими страданиями с кумиром и получил неожиданный, но в итоге оказавшийся вполне результативным совет: «Старик, веди себя, как бандит на допросе: говори, только когда спросят». Он отдал дань остроумию майора, но ради смеха утрудился претворить странный совет в жизнь при первом же подходящем случае и с удивлением обнаружил, что его, Ивана Каждого личное мнение, оказывается, кого-то интересует. После этого авторитет Анатолия Борисовича Трусса взлетел в его глазах на невидимую с Земли высоту и каждое роняемое им слово воспринималось как миссионерское предначертание. Неудивительно поэтому, что, получив от своего божества конкретное задание, он уже через несколько часов входил в знакомый ему комиссионный магазин с четырьмя фотографиями в кармане.

Приемщик, немолодой человек, скорее тщедушного, чем скромного, телосложения, в ладно скроенном черном костюме и с начинающейся на затылке пышной шевелюрой встретил Ивана как любимого внука. Он широко расставил руки и со словами: «Ну, наконец-то!» — вышел к нему навстречу из-за разделяющей крохотную комнатку надвое стеклянной конторки.

— Прошу, прошу, милости прошу, сюда, пожалуйста, — он указал на массивную дубовую дверь, ведущую, по всей видимости, в святая святых данного заведения и громко крикнул: — Маклаша, выйди, деточка, в приемную, ко мне пришли. Поздоровайся, солнышко, это молодой человек из московского уголовного розыска, я тебе о нем много рассказывал.

— Здрастэ, — холодным южным акцентом обозначилась в дверях тучная черноволосая женщина, заполонив собою, по меньшей мере, половину приемной. По внешнему облику она могла сойти и за жену, и за дочь хозяина чужих драгоценностей.

— Знакомьтесь, моя младшенькая от старшего сына, Маклавочка, радость наша. Умница и, как видите, красавица. Учится на пианистку. Если не торопитесь, она вам ноктюрн Баха исполнит. Солнышко, ты освоила Баха?

— Нэт. — Басом остудила Маклавочка дедушкин пыл.

— Ах, — очень искренне испугался хозяин комиссионного магазина, — а я, дурак, хвастаюсь. Тогда, может быть… — он, видимо, хотел предложить гостю еще что-то из Маклавочкиного репертуара, но та его опередила.

— Ничего не буду.

Дедушка суетливо захихикал, понимающе закивал головой, поясняя гостю знаками, мол, творческие люди ни шагу без вдохновения, а я со своим свиным рылом в ее хрупкий калашный ряд…

Ивану Каждому Маклавочкин гонор не понравился: никакого Баха он, конечно бы, слушать не стал, но зачем вести себя так по-хамски, корова толстая. Вслух он произнес голосом и манерой Анатолия Борисовича Трусса: