Александр Карасимеонов - Двойная игра

– Не было ли у него каких-либо неприятностей по работе?

Немного подумав, Ева сказала:

– Бывало, что он выражал недовольство работой… работой подчиненных или вообще сослуживцев… Но сердился он так, как обычно сердятся из-за пустяков. Даже не могу вспомнить точно, что он говорил… Думаю, на работе у него все было в порядке. Он часто ездил за границу – и в соцстраны, и на Запад. – Ева оглядела комнату. – У нас много вещей, которые он привез из-за границы… И до того, как ушел от нас, и потом…

Новые сведения сыпались на меня – как монеты в автомат моей подозрительности. Итак: Борисов привозил вещи из-за границы, для этого нужны деньги, на суточные особо не развернешься. Злоупотреблял служебным положением? Получал комиссионные от частных фирм? За это гражданам предоставляется бесплатное питание, одежда и кров в определенных заведениях системы, в которой я работаю.

Но Борисова никогда ни в чем подобном не обвиняли. Этот человек пользовался доверием. Последний раз, шесть месяцев назад, он ездил в Стокгольм.

– Как отец относился к вам? Насколько я знаю, вы с ним часто общались, ездили вместе отдыхать – так мне сказали ваши дедушка и бабушка.

Эта тема словно бы заставила девушку внутренне напрячься. Ресницы ее снова задрожали. Она судорожно вздохнула.

Я молчал, отчетливо сознавая, что своими вопросами причиняю Еве мучения. Вот когда Неде следовало бы меня видеть: я хладнокровно копаюсь в душе девушки, хотя знаю из доклада Донкова, что, услышав о смерти отца, Ева упала в обморок, потом ее приводили в чувство в больнице. Но на похоронах она была.

Странно, что она сидит одна в этой огромной пустынной квартире. Люди, как все стадные животные, в момент несчастья или опасности обычно сбиваются в кучу. Родителям Борисова нужно было бы быть вместе с его дочерью, поддерживать друг друга в беде. Честно говоря, я не ожидал, что застану ее здесь одну.

– У вас чудесная квартира, – сказал я. – Такая просторная, уютная. Завидую вам…

Даже если эти слова и дошли до сознания девушки, они не произвели на нее никакого впечатления. Моя жалкая попытка переменить тему окончилась неудачей.

Бледное лицо Евы передернулось. Она вскочила и, выбегая, сказала быстро:

– Извините, я сейчас вернусь.

– Можно закурить? – крикнул я ей вдогонку. – Да…

Я встал, прошелся по комнате. Сквозь тюлевые занавески была видна широкая улица, дома, похожие на тот, в котором я находился сейчас. Я глубоко затянулся сигаретой.

Лет десять – пятнадцать назад предусмотрительные люди, главным образом те, кто имел связи со строительными организациями и был в курсе дела, скооперировавшись, построили себе дома. Нынешних ограничений на нормы жилплощади еще не существовало, и дома строились просторные, со всеми удобствами, какие только можно было придумать. Отвлекшись от самоубийства Борисова, я поддался охватившим меня социальным чувствам, иначе говоря, элементарной зависти: Неда ютится в сыром подвале, который раз в двадцать меньше гостиной Евы Борисовой. Праведный классовый гнев овладел мною.

У Неды не такой отец, какой был у Евы. Ее отцу пятьдесят лет, он бывший железнодорожник, вышел на пенсию по инвалидности, живет с женой и младшей дочерью в однокомнатной квартирке, слишком тесной для четырех взрослых и инвалидной коляски. Вот почему Неде приходится снимать комнату, то есть жить в подвале. Но у Неды есть жизненный опыт, закалка, она полна энергии, в то время как Ева, выросшая в роскошной обстановке, не имеет ни малейшего представления о жизни…

И тут зазвонил телефон. Я обернулся. Девушка торопливо вошла в комнату, схватила трубку и… погрузилась в молчание. Она ждала. В тишине из трубки донесся мужской голос. Поскольку девушка не отвечала, мембрана звенела от громкого крика: «Алло, Ева! Ева!..» Она плотнее прижала трубку к уху, и голос заглох. А она слушала с каменным лицом то, что ей говорили, но сама не издала ни звука. Наконец она медленно опустила трубку на рычаг, села и, предупреждая мой вопрос, сказала:

– Ничего не слышно… Молчат.

Она солгала совершенно спокойно. Что-то в ее лице переменилось. Что-то засветилось в глазах. Словно она была довольна своим поступком. Словно ее молчание было самым красноречивым ответом кому-то.

– У меня валидол под языком. Я не могу говорить…

– Тогда я буду задавать вам вопросы, на которые вы можете отвечать только «да» или «нет» или просто кивком головы.

Наконец-то слабый отблеск улыбки коснулся ее лица. Я подумал: а не потому ли Ева сидит в этой квартире, что ждет телефонного звонка? Я мог бы, конечно, без конца спрашивать ее, от кого она ждет звонка, почему молчит, сняв трубку, но она не ответит. Она дала мне это понять, когда заявила: «Ничего не слышно», хотя я прекрасно слышал в телефонной трубке мужской голос.

– Ваши дед и бабушка не беспокоятся, что вы здесь одна?

Она пожала плечами.

– А сами вы не боитесь? – Нет.

– Даже сейчас? Снова пожала плечами.

– А такой вот звонок и молчание в трубке вас не пугают?

– Нет! – отрицательно мотает она головой.

– Вы не догадываетесь, кто бы это мог звонить? Неожиданно, несмотря на валидол под языком, я получил подробный ответ.

– Наверно, кто-то не решается со мной заговорить.

– Случалось ли, чтобы, кроме того раза, когда я звонил, набирали ваш номер и вот так же молчали в трубку?

Она ответила не сразу. Подумав, кивнула головой. И показала два пальца. Затем еще один.

Значит, не кто-то, а она молчала три раза.

Я представил себе, что у меня под языком таблетка. Говорить все-таки можно. Девушка или придумала это, чтобы отвечать короче, или просто ей нравится эта игра… Однако она слегка оживилась. Скорее всего, молчаливое участие в телефонном разговоре изменило ее настроение…

– Ваша машина стоит внизу?

– Да.

– Давно она у вас?

Она показала четыре пальца.

– Четыре года? А прямо как новенькая. В превосходном состоянии. Отец, наверно, очень ухаживал за ней?

– Да.

– А права у вас есть? Отрицательный ответ.

– Валидол еще не кончился?

– Почти…

– Кто подогнал машину сюда?

– Папин автослесарь, он всегда ею занимался. Когда узнал… поехал и пригнал ее с дачи.

– Наверно, кто-то его об этом попросил?

– Нет… я думаю, он просто узнал… в тот же день. И вечером поехал на дачу, чтобы перегнать ее ко мне.

– А может, она была неисправна? Вчера ее не было перед вашим домом.

– Нет, она в исправности, просто он держал ее в гараже, потому что вчера ему некогда было. А перегнал он ее сегодня утром и ключи оставил… Трудно водить «Волво»?

– Не труднее любой другой большой машины. Для начинающих, правда, трудновато, учиться на ней не советую. Еще стукнете где-нибудь.