Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми

Некоторое время мы молча жевали. Предательство Шлычкина сбило меня с ног. Какое счастье, что я его не… что мне по барабану, думала я. Но все равно обидно… Ну и не надо! Подумаешь…

– Коля, это правда – про ритуальное убийство? – спросила я, собравшись с силами.

– Говорят, правда. Культ сатаны. Они арестовали Витальку Вербицкого из «Трапезной». Следак из убойного отдела весь спецфонд перетряхнул в центральной библиотеке, искал описание ритуала жертвоприношения. У меня там знакомая, говорит, сутки сидел, позеленел весь, два раза падал в обморок, она его валерьянкой отпаивала.

– Вербицкий? А при чем тут Вербицкий?

– Черт его знает!

– Он что, сектант?

Коля сокрушенно покачал головой.

– С Виталей никогда ничего не знаешь. С большим приветом, хоть и талант. Вполне мог устроить шабаш. Самое ужасное, Саша, что сегодня ни в ком нельзя быть уверенным. Раньше было проще. Это друг, это враг. Это правительство и органы местной администрации. А сейчас? Театр абсурда. Виталя – классный чувак, но заставьте меня поручиться за него – убейте, не смогу! И за его актерскую банду тоже не поручусь, хотя вместе выпито море разливанное…

Говоря это, Коля подкладывал мне все новые куски торта и доливал из чайничка заварку.

– Больше не могу! Все!

Мы сидели в комнате, не зажигая света. Коля рассказывал про Клуб холостяков, а я снова думала о Людмиле. И о Шлычкине. И чувствовала такую боль, что перехватывало дыхание. Боль от потери Людмилы, боль от предательства Шлычкина… Хотя какое предательство? У нас легкие, ни к чему не обязывающие отношения однокашников, старых добрых друзей… и вообще.

Рука Коли непринужденно лежала на моем плече. Я не прислушивалась к его словам, но мне было приятно присутствие живого существа рядом. Надо будет завести кота. Людмила обещала мне сиамца… Вдруг я вспомнила, что в ящичке столика в прихожей лежит ключ от Людмилиной квартиры. Она отдала мне его после того, как однажды захлопнула дверь и осталась на лестничной площадке в одной ночной рубашке. А тяжелую металлическую дверь пришлось взламывать.

Я метнулась в прихожую, напугав Колю, который замолчал на полуслове. Есть! Я держала в руке маленький ключ белого металла и не испытывала ни сомнений, ни колебаний. Я знала, что нужно делать.

– Дверь опечатана, – сказал проницательный Коля. – Могут быть неприятности, если застукают.

– Ну и что? – ответила я. – Идете?

К его чести, он не раздумывал ни секунды.

– Конечно, не могу же я отпустить вас одну!

Сам Майкл Винчестер не сказал бы лучше. Красивым движением головы Коля отбросил назад локоны, взбил их рукой. Раньше я не преминула бы хихикнуть, но теперь мне было не до того. Несчастья делают человека терпимее…

Была полночь, когда мы подошли к Людмилиному дому. Сначала постояли на другой стороне улицы, притворяясь, что ждем троллейбус. Я смотрела на ее окна и думала: никогда больше Людмила не вернется сюда…

Ночная улица была пустынна. Мы обсуждали план проникновения.

– Я пойду одна, – сказала я твердо.

– Я не могу отпустить тебя одну, – возразил Башкирцев.

– Как ты не понимаешь: если меня застукают, то у меня есть оправдание, а у тебя нет. – (Как-то само собой получилось, что мы перешли на «ты».) – Ты даже не был знаком с Людмилой. И потом, все знают из курса ликбеза, что преступление, совершенное несколькими лицами по предварительному сговору, карается строже, чем индивидуальное. Неужели непонятно?

– Понятно, но я все равно не могу тебя отпустить. Да я тут с ума сойду, представляя, что там с тобой происходит.

– Да что там может со мной произойти? Посмотрю в письменном столе, на книжных полках, где лежат сценарии. Найду материалы, над которыми она работала в тот день. Только и всего. Это займет минут двадцать от силы.

– Не нравится мне это, – бубнил Коля. – Я не могу отпустить тебя одну. Не могу, и точка.

Он начал меня раздражать. У Майкла Винчестера в одном из романов был помощник по имени Пит, очень старательный, но упертый парень, который все время попадал в разные переделки из-за своего дурацкого упрямства. Майкл в конце концов попросил отозвать этого Пита. Он сказал: если бы Пит жил в Средние века и был рыцарем, то по ошибке придушил бы принцессу и выпустил дракона. Я стала подозревать, что Коля Башкирцев из той же породы твердолобых. Не знаю, в какие переделки попадал Коля, но интуиция подсказывала, что при таком упрямстве, неумении слушать собеседника и воспринимать его доводы без приключений не обошлось. Я твердо знала, что в квартиру Людмилы должна отправиться одна. Неизвестно, что я там найду, и будет лучше, если это произойдет без свидетелей.

– Или я иду одна, а ты ожидаешь меня на улице, или я не иду вообще, – сказала я твердо. – Улики останутся необнаруженными, и убийца будет гулять на свободе, потому что наша полиция никогда его не поймает. Сам знаешь. Решай!

Коля смотрел на меня испытующе. Поняв, что я не шучу, он сказал:

– Я позвоню тебе на мобильник.

– Я не взяла мобильник, – соврала я и подумала: «Боже, какой идиот!»

– Двадцать минут, – сказал Коля. – Если ты не появишься через двадцать минут, я пойду туда сам.

– Хорошо, – быстро согласилась я. – Я появлюсь, жди!

От избытка чувств я даже поцеловала его в щеку. Он попытался удержать меня за плечи и прижать к себе в братском порыве, но я увернулась. Перебежала дорогу и скрылась в слабо освещенном подъезде Людмилиного дома.

На двери ее квартиры белела узкая полоска бумаги с лиловым штампом. Я дернула за край полоски, и она осталась у меня в руке. «Приклеить не могут как следует», – прбормотала я, оглядываясь. Мне почудился шорох. Лестница была едва освещена и пуста. Скрип ключа в дверной скважине показался мне оглушительным. У меня даже спина взмокла от напряжения. Наконец дверь открылась, и я юркнула в темную прихожую. Квартира встретила меня настороженной тишиной. Из комнаты в коридор падал слабый свет уличного фонаря. Где-то немыслимо далеко слышались человеческие голоса и смех. Я постояла, привыкая к темноте, и двинулась в комнату. Людмилы не было дома всего несколько дней, а квартира уже приобрела нежилой дух. Вещи без человека теряют смысл. Осиротевшее Людмилино жилище печально застыло в ожидании перемен.

Я решила начать с кабинета. Шторы на окнах были полузадернуты, слабо серела полоска окна. Компьютер светил зеленым глазком, словно подглядывал. Я зажгла фонарик. Узкий луч света скользнул по комнате. Письменный стол, кресло, чашка с недопитым кофе, печенье на подаренной мной фарфоровой дощечке для сыра, которую она использовала не по назначению. Эта чашка с недопитым кофе поразила меня в самое сердце – Людмила больше никогда не войдет сюда, никогда не унесет чашку на кухню, никогда не включит компьютер, и руки ее никогда не лягут на клавиши. А вдруг, подумала я, дух ее еще здесь? И видит меня?