Наталия Ломовская - Игла цыганки

Помолчали. Старик ждал ответа, Дубов и Альберт ждали, что скажет Лиля, а та молчала от смущения. Не слишком ли она много командует? В конце концов, она только слабая, неумная женщина, а рядом двое опытных мужчин, один из которых приехал в Лучегорск за кипарисовыми вениками. Да и Дубов тоже, судя по всему, имеет отношение к русской баньке.

А в это время Дубов думал: «Домашний стол – это не то что ресторан в гостинице. Тьфу ты, о чем я?»

Но мужчины смотрели на нее. Они ждали ее слова, ее решения, точно чувствовали, что вступили в сферу, где их сила, воля, энергия и ум окажутся тщетными, где не им править и верховодить, где сила может стать слабостью, а слабость будет повелевать и сумеет даже сдвинуть вот эти банально-величественные горы!

И Лиля произнесла неожиданно выспренне:

– Мы принимаем ваше предложение. Извините, как вас зовут?

– Да кличьте Иванычем, – равнодушно и приветливо откликнулся таксист. – А вас-то как величать, господа постояльцы?

– Альберт.

– Григорий.

– А я Лиля.

В зеркальце она поймала взгляд таксиста. Выражение его не соответствовало индифферентно ласковому тону. Глубоко посаженные, скрытые кустистыми бровями глаза смотрели с надеждой – тревожно и радостно.

Это был действительно славный домик – двухэтажный, окруженный высоким забором. Хозяин долго возился, открывая мудрено запертые ворота. Было ему, видно, от кого хорониться...

– Окошки светятся, Аленушка не спит, – бормотал Иваныч, заводя машину во двор. – Обрадуется гостям, певунья моя, соловушка...

В доме и правда пели – полудетский голосок выводил старательно и верно прелестный романс о душистых гроздьях белой акации. На мгновение ослепнув от яркого света, Лиля вошла в большую комнату. Там было прохладно и пахло по-особенному, как пахнет в опрятных домах, где только что вымыли полы. Есть в этом запахе свежесть и смолистый привкус, обещание нежного попечения, радость легких каждодневных хлопот и простое, ничем незамутненное счастье. Девушка, внучка Аленушка, только что разогнулась от ведерка с мыльной водой. Румяное, чуть обветренное личико, вздернутый носик, простонародно-ясные глаза, светлые волосы... Крепенькой красной ладошкой отвела она с лица выбившуюся прядь, и тут же все стало ясно, и понятно, и светло. Нинуля! Нинуля растерянно улыбалась навстречу неожиданным гостям, навстречу Лиле, но в улыбке ее не было проблеска узнавания, и ответная Лилина улыбка увяла, толком не успев расцвести. Может, и не Нина это вовсе? Просто очень похожая на нее девушка?

– Что ж ты, Аленушка, полы на ночь затеяла мыть?

– Не спалось мне, отец, тебя ждала, – просто ответила девушка, подхватывая с пола отжатую тряпицу. – Как знала, что с гостями придешь.

– Постояльцы, верно, – поддакнул Иваныч. – Комнатки-то у нас как?

– Постели только застелить. Вы, верно, помыться с дороги хотите? Ванная там.

– Я первый! – сориентировался Альберт. – Вы проводите меня, прекрасная леди? А то в коридоре темно, я боюсь темноты...

– Я провожу, – строго заявил старец. – Да вот и из ведерка, кстати, выплесну. Идем, Адольф. Сумочку-то здесь оставь, никто небось не покорыствуется...

– Альберт меня зовут!

Дубов весело хмыкнул, и Лиля строго на него посмотрела.

В отведенной ей комнатке она быстро переоделась, между делом осматриваясь. Целомудренно узкая тахта, пестрый коврик на полу, ветка дерева, то ли персикового, то ли вишневого, стучит в оконное стекло. Над постелью – репродукция «Богатырей» Васнецова. В родительском доме, в кабинете отца, висела такая же. Лиля смутно помнила, как боялась она огненного, живого глаза коня Ильи Муромца. Но сейчас Бурушка казался совсем нестрашным. Он сильный, грозный, но смирный и покладистый конь. А богатыри-то! Как славно и странно взглянуть на них незамыленным взглядом и в одну секунду постичь строгую доброту их, неколебимую мощь и надежность! Как похож Шустов на Алешу Поповича – такие же хитрые глаза и тонкие усики! А Дубов пусть как будто Добрыня, взгляд у него такой же внимательный. Только кто ж будет за Илью Муромца, за старшего, самого могучего?

В дверь постучали – тихо, но уверенно.

– Да-да, входите!

Это был хозяин.

– Ужинать собрали, – оповестил он.

– Да я вроде бы...

– Никаких! Знаю, растрясло вас в автобусе, да и час поздний. Но чаю выпить обязательно надо, пирога кусок съесть. Аленка моя хорошие пироги печь научилась.

– Аленка...

Лиля медлила, молчала, ничего не говорил и Иваныч.

– Она ваша внучка, да?

– Внучка, точно. Аленушка.

– А мне почему-то кажется, – издалека начала Лиля, – мне кажется, она не совсем ваша внучка. Может быть, ее и зовут по-другому, как вы думаете?

Хозяин насупился.

– Чего-то я тебя, милая барышня, не пойму. Ты на что намекаешь? Пошли ужинать, все уже за столом сидят...

Дубов, расположившийся во главе стола, походил сейчас не на Добрыню Никитича, а на замоскворецкого купчика прежних времен. В одной руке у него была огромная красно-золотая чашка, до краев наполненная чаем с молоком, в другой он держал ломоть пышного пирога. На пирог Дубов смотрел нежно и явно примеривался: как бы пошире рот распахнуть, чтобы побольше кусочек урвать? Шустову досталась чашечка поменьше, кусок у него был потоньше, и он не столько ел, сколько старательно оттопыривал мизинец и бросал томные взгляды на Нинулю-Алену. Та тоже не сводила с него глаз, но амурные гримасы Альберта пропадали втуне, так как девушка смотрела лишь на его новую рубашку – переливчато-золотую, отороченную черными кружевами, и с какими-то совсем уж невиданными пуговицами, которые ослепительно вспыхивали при малейшем движении хозяина.

– Аленушка, налей-ка и нам чайку. А вы, Аполлон, кушайте пирог.

– Альберт меня зовут!

– Ну, ин так, не обижайся на старика.

– А дедок-то непрост, – шепнул Дубов Лиле, примериваясь к пирогу.

– Челюсть не вывихни.

– А?

– Да нет, ничего. Занятный дед. И внучка у него...

– Что?

– Потом расскажу. Что это?

Это была луна – огромная и желтая, как медный таз. Выкатилась она из-за невидимых гор, вылупилась в окошко, как сплетница-соседка.

– Давайте выйдем на улицу! – взмолилась Лиля, сделавшись вдруг совсем маленькой, и смешной, и трогательной. – Пожалуйста, пожалуйста! Я же никогда такого не видела! Какая лунища!

Дубов умилился и закивал. Он готов был даже с пирогом расстаться, лишь бы ей угодить, вот как все далеко зашло!

– Только ж ведь приехали, – бормотал Иваныч. – И после чаю на воздух не след выходить, сейчас вы разогрелись, раздухарились, а там вмиг прохватит ветерком... Да уж ладно, и я выйду, вам впервой, заплутаете еще в моих владениях...

Он бубнил и долго нашаривал на спинке стула свой аккуратный пиджак, но видно было, что ему приятен искренний Лилин порыв и сам он не прочь прогуляться под луной, похвастаться перед приезжими обустроенным, обихоженным земельным наделом. А проще говоря – садом. Но на пороге он обернулся.