Мария Жукова-Гладкова - Завещание Мадонны

Тревогу забили соседи. Со вчерашнего дня соседская собака садилась у двери Елены Георгиевны и начинала выть. Дверь Елена Георгиевна не открывала, на звонки соседей по телефону не отвечала. К тому же оказалось, что участковый сломал руку и находится на больничном. Поэтому дотошные соседи позвонили в городскую полицию. Таким образом, на месте оказались и мы с Пашкой.

– Очень хорошо, что вы здесь! – воскликнула одна бабка, явно регулярно смотрящая «Криминальную хронику». – Все как раз заснимете, чтобы потом к нам претензий не предъявляли.

– Кто может предъявить вам претензии? – удивилась я. – Вы все правильно сделали. Если бы все соседи были такие, как вы…

– А кто их знает, этих американских родственников? Ведь самые богатые как раз могут начать драку из-за однокомнатной квартиры. У меня вот у подруги…

Ребята, приехавшие по вызову, быстренько прервали поток воспоминаний. Все наслушались их в достатке за годы работы.

Представители МЧС, которых вызвали ребята из полиции, вскрыли дверь. Елена Георгиевна на самом деле оказалась мертва, вот только на первый взгляд было не определить, умерла ли она в результате несчастного случая или ей кто-то помог.

Судя по положению тела и окружающей мебели, она упала и ударилась виском об угол старого комода. Достаточно ли этого для мгновенного летального исхода? В принципе да. Но с чего бы ей падать-то? На полу был расстелен ковер, так что поскользнуться она не могла. С другой стороны, и следов драки в квартире не наблюдалось. Никто не выворачивал ящики, не осматривал вещи. С дверным замком тоже не «баловались». Но входная дверь не требовала поворота ключа, и убийца – если тут побывал убийца – мог ее просто захлопнуть и спокойно уйти. И профессионал знает немало способов проникновения в квартиру, не оставляя следов.

Соседи не слышали, чтобы в квартире Елены Георгиевны скандалили или говорили на повышенных тонах. В последнее время к ней вообще никто не приходил.

Внимание прибывшей на место группы и наше с Пашкой привлек холст, или правильнее будет сказать – остатки картины. На стуле, который стоял посередине кухни, лежало несколько старых газет, газетой была закрыта и спинка, а к ней прислонена рама. На кухонном столе стояли какие-то химикаты, правда, с закрученными крышками, но из помойного ведра пахло химией, и я заметила пару запачканных краской тряпок и кусочков ваты.

– Это еще что такое? – спросил знакомый парень из Управления, рассматривая бутылочки на столе. Пашка взял их крупным планом.

Позвали судмедэксперта, который занимался телом в комнате.

– Она не могла этим отравиться? – спросил следователь.

– Если приняла внутрь, то могла. Так что, ребята, не надо пробовать на вкус, – судмедэксперт, отличающийся черным юмором, как и многие представители его профессии, легко улыбнулся. – Но на отравление не похоже. Не исключаю сердечный приступ. Точно можно будет сказать после вскрытия.

Я вернулась в комнату и внимательно осмотрела мертвую женщину. Конечно, после смерти лицо меняется, да и прошел не один час, и даже, похоже, не один день… Я подошла к фотографиям, висевшим на стенах, поманила всезнающую бабку и попросила показать мне Елену Георгиевну.

– Вон она с матерью, – бабка ткнула в старый черно-белый снимок, на котором были изображены молодая женщина и девочка лет пяти.

– А более поздние фотографии?

Бабка прошлась вдоль стены.

– Нет, тут все родственники и знакомые.

Еще была группа девушек в медицинских халатах, но бабка не смогла выбрать среди них свою соседку – фотография была мелкой.

– Где может быть фотоальбом?

Бабка ткнула пальцем в ящики серванта. Там нашелся внутренний паспорт, заграничный паспорт и цветные фотографии на документы, возможно, для анкеты для получения загранпаспорта.

Я показала фотографии Пашке.

– Ты аукцион имеешь в виду? – У Пашки, как и у меня, профессиональная память.

Я кивнула.

– Надо будет посмотреть всю запись. Я же всех тогда заснял, кто там был.

Я же почти не сомневалась, что Елена Георгиевна Свешникова – это одна из женщин, купивших картины художника Ярослава Морозова. Елена Георгиевна была теткой лет сорока пяти или пятидесяти, с усталым лицом, которая оделась на аукцион скромно и на первый взгляд дешево. Я вспомнила, что тогда сразу же обратила на нее внимание.

Я открыла шкаф с одеждой и убедилась, что в нем не висит никаких фирменных или просто дорогих вещей хорошего качества. И в квартире на первый взгляд не было ничего ценного. Женщина жила бедно.

– Что она собиралась делать с квартирой после отъезда в Америку? – спросила я у всезнающей бабки.

– Сдавать. Она не хотела сжигать все мосты. Она же не знала точно, как там все сложится. А тут было куда вернуться. И медсестрой она бы всегда смогла устроиться. Или санитаркой. Вроде бы она даже уже с кем-то договорилась, счет какой-то открыла, чтобы ей деньги туда переводили. С моим внуком еще советовалась, он у меня на финансиста учится. Он ей даже кого-то посоветовал, кто будет отслеживать выплаты за определенный процент. Но вам об этом нужно с моим внуком говорить, я это все в точности повторить не могу. Но денег она еще точно не получала. Не могли ее из-за денег убить.

– Вы считаете, что это убийство? – повернулся к бабке следователь.

– Ну а с чего ей умирать-то? Ленка здоровая была, ну там голова иногда болела, но ничего серьезного.

Следователь в задумчивости бросил взгляд на продолжающего свою работу судмедэксперта.

– За что, по вашему мнению, ее могли убить? – спросил мужчина.

– Это что-то с Америкой связано. Я этой Америке никогда не доверяла. И Бушу не верила, и Обаме не верю. Вы сами посмотрите, что они устраивают? Что они себе позволяют? Этот лауреат Нобелевской премии мира насадил столько демократии по всему свету, что дурно становится. Сколько людей поубивали? И за что, спрашивается? Мне Саддама очень жалко.

– Кого? – оторвался от трупа судмедэксперт.

– Хусейна. Вот вы сами подумайте…

– Вы считаете, что Елену Георгиевну могли убить по приказу Обамы? – с ничего не выражающим лицом уточнил следователь, перебивая поток рассуждений.

– Нет, это ее родственники.

– Вы видели здесь кого-то из родственников Елены Георгиевны?

– Как я могла их здесь видеть, если они все давно в Америке? – Бабка посмотрела на следователя, как на полного идиота.

– Вы их вообще никогда не видели?

– Отца Ленкиного видела. Он хотя с матерью Ленкиной развелся, когда Ленке два года было, но про дочь никогда не забывал. Но он помер уже. В Америке в своей и помер.

– Он что, американец? – уточнил следователь.

– Какой американец в советские времена? Где бы Ленкина мать тогда американца взяла? Это ж почти пятьдесят лет назад было! А если бы и взяла, знаешь что бы ей было за связь с капиталистом? Ты еще молодой, не помнишь, в какие времена мы тогда жили! Правда, многое было гораздо лучше, чем сейчас…