Шилпа Агарвал - Призрак бомбея

Он больше не хотел спать с Савитой, как будто боялся зачать еще одну кроху, которую можно так же внезапно потерять. Он засматривался на вездесущие рекламные щиты, что призывали «пользоваться спиралью», и приучал Сави-ту к этому противозачаточному средству. «Разве ты не слышал, — издевалась она над мужем, — что спираль бьет мужей током?»

Парвати советовала каменную соль, пропитанную растительным маслом, или семена саршапы [84] Саршапа — белая горчица. , вымоченные в белой воде из-под риса. Когда сын отчаялся и попросил мать о помощи, Маджи повела Савиту к специалисту по аюрведе, и тот прописал отвар из цветов джапы и кореньев тандулияки [85] Джана — гибискус, тандулияка — амарант, или щирица, широко распространенное во всем мире однолетнее растение , вызывающий бесплодие. Савита отказывалась от всего. «Не хочешь, чтобы я забеременела? — набросилась она на Джагиндера. — Тогда сам пей каждое утро харидру [86] Харидра — куркума. с козлиной мочой. Говорят, отличная контрацепция для мужчин».

Убитый горем Джагиндер совсем отдалился от Савиты и смотрел на нее в ужасе, словно это она виновата в случившемся. Он предавался одиноким раздумьям в спальне, и речь его становилась сердитой и злобной. Рюмочки вскоре сменились стаканами, а стаканы — целыми бутылками. Целые ночи проводил он вдали от жены, наедине с бутылкой.

Савите хотелось растоптать его.

Даже ее мать, приехавшая в гости из Гоа, ничуть не развеяла тяжелую атмосферу, что установилась в доме Митталов, словно июньский зной.

«Не вешай носа, лапушка, — успокаивала мать, с деликатным чмоканием попивая чай. — Тебе просто нужно с этим смириться».

Но Савита не унаследовала от нее эту капризную черствость, а потому замкнулась в своем мрачном мирке, поклявшись больше оттуда не выходить. Но затем ее золовка Ямуна погибла где-то на индийско-пакистанской границе, и в семье вновь наступил траур. Пару недель спустя Маджи вернулась с малышкой Мизинчиком, и это бессрочное пополнение издевательски напомнило Савите о ее собственной утрате.

Наконец Савите обрыдла добровольная изоляция. Утерев слезы, она накупила сногсшибательных золотых украшений на целых двадцать два карата, с надменными эмалевыми павлинами, и пригласила на обед подруг. Улыбка не сходила у нее с лица. «Какое чудесное ожерелье!» Чмок-чмок. «Джагиндер купил… Ой, девочки, он такой милашка». Как ни в чем не бывало. Десять — ноль в пользу Савиты.

Она загоняла страх глубоко в себя: Савита не верила в то, что смерть дочки — случайность.

Тут явно не обошлось без нечистой силы.

Поэтому она приказала запирать ванную по ночам на засов: Савита до смерти боялась, что злобный дух, сгубивший ее ребенка, по-прежнему прячется там.

Гулу остановился перед забегаловкой, где подавали только чоле масала [87] Чоле масала — блюдо из нута и специй нут с карри да поджаренный хлеб, — в народе ее называли «Везунчик Дхаба». Изнутри популярный кинодуэт Аши Бхосле и Кишора Кумара [88] Аша Бхосле (р. 1933) — популярная болливудская певица, сестра Латы Мангешкар. Кишор Кумар (1929–1987) — киноактер и один из ведущих закадровых певцов 1970—1980-х гг. горланил песню «Йе Раатэн, Йе Мосам». Запись то и дело прерывалась: душными предмуссонными ночами часто случались перебои с электричеством. Вначале Гулу подошел к тележке паанвалы [89] Паанвала — торговец пааном. у закусочной, которую обступили мужчины. Одни ждали паан, другие прикуривали сигареты от тлеющей веревки на тележке, а большинство попросту гапшаппили, то бишь обменивались новостями. Все фамильярно закивали Гулу.

— Ну и ну, — сказал один, с пучком волос на бритой голове — признаком высшей касты. — Во всем городе отключили электричество, а на свадьбе у дочери министра от света ослепнуть можно.

— Эти негодяи обирают народ без зазрения совести.

— Даже позавтракать нельзя, пока они сами не нажрутся.

— По городу везде темно, как в твоей заднице, и ни один вентилятор не пашет, — произнес другой мужчина, похлопав Гулу по спине.

— А новобрачным устлали путь розами аж на десять километров! — добавил Гулу.

— Брешешь, сволочь, — со смехом выругались мужчины, возмущаясь такой расточительностью, и губы их зарделись от паана.

Паанвала — пухлый мужик с блестящей кожей, подведенными глазами и тилакой [90] Тилака — священный знак, который наносят глиной, пеплом, сандаловой пастой или другим веществом на лоб и другие части тела. от переносицы до самых корней волос — погладил ряд золотых пуговиц вверху курты. Его пальцы мелькали над влажной красной тканью в стальном блюде с листьями бетеля. Обрезав края листа, он намазал его соком лайма, а затем наполнил толченым супари [91] Супари — орех арековой пальмы , кардамоном и щепоткой табаку. Наконец, свернув паан в аккуратный пакетик, сколол его гвоздичкой.

Гулу засунул паан в рот и выдавил зубами первый кисло-сладкий, едкий сок. С довольным видом он кивнул и побрел к «Везучнику Дхабе» — на встречу с другом детства Хари, что ославился на весь город как Хари Бхаи — «Браток Хари». Они сели за столиком на улице — прямо под черными тучами, заволокшими небо.

— Как дела в чавле [92] Чавла — барак с общим туалетом , Бхаи? — спросил он, намекая на трущобы, где жил Хари и откуда он правил своей контрабандистской империей.

— Ты прикинь, этот бахэннод [93] Очень грубое ругательство Рену затащил в постель жену моего соседа. Пришлось позвать Тантриста Бабу. Он щелкнул кнутом и сказал, что нашлет на Рену духа — прямехонько в лунги [94] Лунги — набедренная повязка; в отличие от дхоти, имеет форму юбки. , чтоб у него больше никогда не встал. Ха! Так этот бахэнчод брык на колени и ну канючить прощения!

Гулу смущенно усмехнулся и сплюнул на землю.

— Ты чего? — спросил Хари. — Сохнешь по той своей шлюшке Чинни?

Гулу щелкнул языком:

— Да нет, не по ней.

— Ну, значит, по второй, — ухмыльнулся Хари. — По рыбачке.

— В молодости я был очень красивый, брат. Все люди говорили: «Тебе в кино бы сниматься, Гулу». Вот так прямо и говорили. Если б я только попробовал, может, моя судьба сложилась бы иначе.

— Против судьбы не попрешь. — Хари вытащил пачку биди [95] Биди — скрученный лист дешевого табака, перевязанный цветной ниткой. , завернутых в газету, и прикурил одну.

— Неужели у нее судьба такая: устроиться в бунгало, влюбить меня в себя, а потом пропасть бесследно? — спросил Гулу, наморщив лоб.

Хотя обоих наняла Маджи, миры их редко соприкасались. Айя жила и работала в доме, а Гулу — на улице. Все эти годы они поддерживали связь лишь одним способом: каждое утро Гулу покупал красновато-оранжевую календулу, которую айя прикалывала к волосам. Тысяча цветов — как тысяча признаний в любви.