Полина Дашкова - Вечная ночь

За окном светало. Он сел на кровати. Наташа тихо посапывала во сне. Одеяло сбилось. Он провел пальцем вдоль ее крепкого ровного позвоночника и прошептал:

– Я буду немного скучать по тебе, киска.

Тонкий пушок на ее коже встал дыбом от его прикосновения. В последнем сочинении Вазелина герой орудовал электрическим ножом для разделки мяса. Он перепиливал хребет своей подруги, как раз в этом месте, между позвонками. Белые простыни быстро пропитывались пенистой густой кровью. Подруга не успевала крикнуть, она только хрипела.

Перед гастролями по волжским городам, прослушав готовую песню, Наташа потихоньку выкинула электрический нож, который валялся в кухонном шкафу. Вазелин пока не знал этого.

Соловьев подвез Майю. Она не хотела его отпускать, попросила подняться в квартиру. Ей вдруг пришло в голову, что Нина могла проснуться и что-то с собой сделать. Но нет, она спала. Майя пощупала ей пульс, поправила сбившееся одеяло. Нина горько всхлипнула во сне и отвернулась. На полу Соловьев заметил забитую окурками пепельницу, пустую коньячную бутылку.

– Я все опасные таблетки взяла с собой, вот они у меня, в сумке, – прошептала Майя, – но все равно я за нее боюсь ужасно. Завтра утром мамаша ее приедет. Не знаю, как бы хуже не было. Мамаша у нее зверь. Работала начальником отдела кадров на ламповом заводе, такая, знаете, коммунистическая кобра. Ханжа и садистка. Когда Нинулька уехала в Москву с Качаловым, мамаша прокляла ее, даже внучку свою родную видела не больше трех раз.

У Соловьева зазвонил мобильный. Он попрощался с Майей и вышел. Опять это была никакая не Оля. Пожилой голос в трубке, сиплый, слегка картавый, проворчал:

– Между прочим, я бы давно лег спать, если бы ты не сказал мне, что дело срочное. Ты же знаешь, я ложусь очень рано. Но сейчас вот по твоей милости не могу уснуть. Ждал, что ты сам объявишься, не хотел тебя, такого занятого, беспокоить. Но не выдержал. Побеспокоил, извини. Скажи, мне тебя сегодня ждать или нет?

Звонил Вячеслав Сергеевич Лобов. Диме стало неловко, что он забыл о старике.

– Я просто не думал, что вы поняли меня так буквально, и не надеялся, что вы так быстро справитесь, – сказал Соловьев.

– Там и справляться нечего. Достаточно было взять лупу. Ну и еще пришлось потратиться на международный телефонный разговор с Римом. – Лобов выдержал долгую эффектную паузу, которую Дима поспешил заполнить бурными благодарностями и обещанием оплатить счет.

– Не тараторь, Соловьев. Что за манера? Я еще ничего тебе не рассказал. И не расскажу по телефону, не надейся. Придется тебе меня, старика, навестить.

– Я с удовольствием, Вячеслав Сергеевич. Когда?

– Это тебе решать. Я на пенсии, у меня время все свое, не казенное. Ты сейчас где?

– В Сокольниках.

– Помнишь, где я живу?

– На Красносельской. Да, действительно, отсюда десять минут на машине.

По дороге Дима остановился, купил букет нарциссов для жены Лобова и коробку шоколадных конфет. Вячеслав Сергеевич был известным сластеной.

– Вот тапочки, проходи. Только тихо. Вера спит. За цветы спасибо. Ох, тут еще и конфеты. Ну давай уж по такому случаю сварю тебе кофе.

Дима заметил, как сильно сдал старик, располнел, появилась тяжелая одышка, лицо стало серым, под глазами мешки.

– Что смотришь? Плохо выгляжу?

– Нет, почему? Просто мы давно не виделись.

– Год и восемь месяцев. Я, Дима, инфаркт перенес, чуть копыта не отбросил. Не курю теперь. Питаюсь творожком да протертыми овощами. Гуляю каждый день. Хожу, как дурак, по скверику, туда-сюда. Хорошо, если Вера со мной выходит. Но ей все некогда.

Они прошли в маленькую чистую кухню. Лобов усадил Диму на деревянную лавку, открыл окно, включил чайник.

– Кури, если хочешь. Скажи, ты так и не женился на той девочке, графологе. Людочка, кажется?

– Люба. Нет, Вячеслав Сергеевич, не женился.

– А что тянешь? Вон, седой уже.

– Да так как-то. Она намного моложе меня, и вообще, я привык жить один.

– Не модный ты какой-то, Дима. Сейчас все как раз на молоденьких женятся. А как твой Костик? Сколько ему?

– Семнадцать. В этом году поступает на юрфак.

– Ну, славно, славно. – Старик разлил кофе по чашкам, себе добавил молока, открыл конфеты. – Ладно, не томи. Расскажи, что ты успел нарыть по этому трупу, который в новостях показали.

Пока Соловьев рассказывал, старик молчал, пыхтел, прихлебывал кофе, качал головой, в какой-то момент схватил блокнот, карандаш, стал делать пометки.

– Нет, я все-таки не понимаю, почему они отказываются от серии? Бред какой-то.

– Действительно, бред, – кивнул Соловьев и вдруг пробормотал: – Они отрицают серию сейчас так же, как тогда отрицали версию детского порно.

– А ты как думал? Кому нужна эта мерзость?

– Судя по тому, сколько этой мерзости в паутине, она нужна многим. Потребителям, производителям, чеченским террористам. Они это дело крышуют и получают прибыль. Кому-то в нашей структуре, в МВД, в ФСБ. Только мы с вами никогда не узнаем, кому именно.

– Так, может, нам лучше и не знать? – Старик перешел на шепот: – Дима, ну ведь это действительно чума. Кажется, твоя первая любовь Оля Луганская предложила версию, что Молох убивает детей, которых используют в индустрии детского порно?

Соловьев нахмурился, отбил пальцами дробь по подоконнику.

– Ольга Юрьевна Филиппова, – произнес он сердито, – Луганская – это ее девичья фамилия. Да, доктор Филиппова работала в группе профессора Гущенко и выдвинула такую версию. В результате группу разогнали.

– Ну вот! А в Давыдове интернат сгорел! Никого, ни единую сволочь потом не привлекли.

– При чем здесь Давыдово? – Соловьев даже поперхнулся от неожиданности.

– При том! Твоя Ольга Юрьевна приходила ко мне, расспрашивала о давыдовском душителе.

– Вячеслав Сергеевич, я и тогда, и сейчас не понимаю, какое это имеет отношение к серии Молоха?

– Не понимаешь? – Старик отвернулся и поджал губы. – Очень жаль. Прошло столько лет, а у меня этот Пьяных до сих пор не выходит из головы.

– Вы тоже, как доктор Филиппова, считаете, что это не он?

– Не знаю! Там было слишком много всего сразу. После четвертого трупа, когда Гущенко высказал свои подозрения, Пьяных допрашивали, проводили обыск, в доме, в сарае. И ничего не нашли. А потом вдруг после пятого трупа – бабах! Шкатулка. Полный набор улик. И почему-то сразу забыли, что возле интерната иногда крутился какой-то странный слепой старик с палочкой. Никто не знал, откуда он взялся, куда исчезал. Его видели накануне убийств. Сторож как-то попытался с ним заговорить, попросил документы, но старик промычал что-то, махнул палкой и ушел.

– Думаете, это был переодетый убийца? – скептически хмыкнул Соловьев.