Елена Михалкова - Водоворот чужих желаний

«Искупаюсь, — решил Николай и начал раздеваться. — Что я — мальчишка малой, что ли?»

Он стащил рубаху и остановился. «Да что ж это я делаю-то, а? Куда с пьяных глаз купаться собрался?»

— Совсем задурили мне голову, — вслух сказал он, чтобы прогнать наваждение: притягивающий к себе черный омут, в середине которого медленно кружится водоворот, а в нем — белый ароматный цветок. — Чубушник, что ли, где цветет?

Под ноги ему плеснула волна, и на другой стороне омута раздался негромкий смех. Смеялась женщина.

У Николая подогнулись ноги. Вцепившись в ворот собственной рубахи, он опустился на траву, и в свете вышедшей из-за облака луны увидел женский силуэт под ивами. Женщина снова рассмеялась, изогнулась и ушла в черную воду с головой. В ветвях ивы засветились призрачные голубоватые огоньки.

Николай попытался отползти от берега, но тело не слушалось. Замерев, он следил за неподвижной гладью воды, пытаясь убедить себя в том, что ему все привиделось.

— Что, загляделся? — раздался низкий голос от зарослей рогозника в пяти шагах от него.

Она уже была там — плескалась в воде: темноволосая, с яркими зелеными глазами, цвет которых он различал даже в темноте. Глаза широко расставленные, бесовские, с диким огоньком, брови — дугой, нос тонкий, а губы пухлые, алые. Отдаленно напоминала она Оксану, жену соседа Гришки Копытина, на которую мужики со всего села заглядывались, но Оксана была недотрога, а эта, казалось, зовет к себе, просит ласки. «Красота-то какая… С ума сойти можно от такой красоты». Страх его вдруг испарился, словно и не было, и Николаю неудержимо захотелось нырнуть к ней в омут.

— Загляделся, — хрипло ответил Николай, жадно вглядываясь в лицо женщины. — Уж больно ты хороша!

Над водой снова раздался негромкий смех, затем всплеск, как от удара веслом, — и темноволосая красавица подплыла чуть ближе.

— А ты не боишься, а? — Она играла, заманивала его в свой омут, дразнила белым цветком с дурманящим запахом. — Не боишься меня, милый?

Николай не отводил от нее взгляда. Колдовские глаза манили, губы, сложившиеся в насмешливую улыбку, были такими красными, словно она ела вишню, и сок стекал по ним. «А кожа-то какая белая… Как цветок». В голове у него помутилось, он не понимал ничего, кроме одного: сказала бы сейчас, что поцелует его, так полез бы за ней хоть в омут, хоть к самим чертям.

— Не боюсь. За такую красавицу, как ты, все бы отдал.

— И жизнь бы отдал?

— И жизнь, — не задумываясь, кивнул он.

Зазвенел смех, и женщина бесшумно нырнула снова — только круги пошли по воде.

Вынырнула она на середине пруда — покачалась немного на воде, поводила тонкой белоснежной рукой вокруг себя. Волосы вились вокруг прекрасного лица, словно водоросли.

— А ты мне нравишься. — Она говорила негромко, но Николай различал каждое слово. — Не боишься меня… И смерти не боишься. Хотя что ее бояться! Правда?

— Правда! — подтвердил Николай, готовый согласиться со всем, что она скажет.

Странная улыбка пробежала по ее лицу, и женщина тряхнула головой.

— Вот и хорошо. А жизни — жизни ты не боишься? — В голосе ее появилась непонятная тоска, и Николай задумался, прежде чем ответить.

— Жизни-то? — переспросил он. — Пожалуй, что боюсь немного.

— А чего ты боишься, милый?

— Боюсь, что как-нибудь станется не по-моему, а я и сделать ничего не смогу. — Он чувствовал, что неуклюже выразил то, что хотелось, но иначе не мог.

Впрочем, женщина поняла.

— Ах, вот значит, как… А хочешь, я тебе помогу? Я сегодня добрая, хорошая, мне хочется славное дело сделать. — Она глуховато рассмеялась, в глазах снова промелькнули зеленые огоньки.

Николай не понял, как она может ему помочь, но кивнул.

— Только тебе и самому придется потрудиться. — Голос с середины пруда становился тише, так что Николаю теперь приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова. — Запомни меня. Запомни, слышишь?

— Вернись! — взмолился он.

Луна зашла за облака, и он больше не видел ее лица — только силуэт на воде.

— Запомни! — прозвучало снова, но он не был уверен: просит ли об этом прекрасная темноволосая женщина с зелеными глазами, или ему только чудится.

— Я запомню, — пообещал он, ощущая, что вдруг стало тяжело дышать. — Только не уходи сейчас, дай еще на тебя посмотреть, хоть секундочку!

В следующий миг она вынырнула из воды возле него, и Николай, вздрогнув, наклонился к ней. Обхватив его за шею холодной рукой — он чувствовал, как стекают капли воды по спине, — она зашептала ему в лицо:

— Посмотрел? Нарисуй меня такой — красивой. Или из глины слепи. А еще лучше — из дерева вырежи. Дерево — оно живое, всю красоту мою сохранит. Запомни, милый: если я у тебя буду, то любое желание выполню.

«Выполню, выполню, выполню…» — отдавалось у него в голове.

Губы близко-близко, белоснежная кожа пахнет тиной, и глаза — как омуты.

— Хочешь — возьми молодую иву, что на том берегу, а старую не трогай. Молодая тебе нужна…

«Нужна, нужна, нужна…» Сладкий запах обволакивает, мысли в голове путаются, и белый цветок уже не манит на середину омута, а отражается в зеленых глазах.

— Только смотри, сделай меня красивой! Получится — загадывай, что хочешь…

«Хочешь, хочешь, хочешь…»

Цветок закрутился, завертелся бешено, вдруг стал огромным — больше луны, больше омута — и опустился на Николая, словно закрыл его белым сладким одеялом. Холодные руки отпустили его шею, и, вскрикнув, он упал без сознания на росистую траву.

— Слышь, Рай, Колька-тракторист что вытворяет?

— Файки-счетовода муж? Не, не слышала.

— Говорят, до того напился вчера, что жена его только под утро отыскала. В лесу валялся под кустами да кричал чего-то непонятное!

— Ой, попадет ему от Михал Дмитрича!

— Может, обойдется. Все ж выходной сегодня, прогула у него нету. Да и праздник у парня как-никак. Ой, а Фаина-то его по мордасам отлупила, слышала?

— Да ну?!

— Вот тебе и «да ну»! Отходила, говорят, ветками, так что теперь Колька и на улицу показаться не может — вся рожа располосована.

— Пойду Машке Кропотовой расскажу — она небось и не слыхала. Ох, мужики-мужики… Знают, что водка до добра не доводит, — и все равно пьют! Колька, поди, сейчас похмельем мается.

Николай Хохлов не маялся похмельем. Голова его была ясной, и вот уже два часа он занимался очень странным, с точки зрения его жены, делом: вырезал из дерева какую-то игрушку.

Для этого он сходил к Марьиному омуту, срубил молоденькую иву, притащил домой, обтесал от веток и долго рассматривал оставшийся обрубок. Наконец, пробормотав что-то себе под нос, отрубил самую широкую часть и начал вырезать.

Фаина ходила вокруг мужа кругами, но Колька — исключительный случай! — на ее упреки не реагировал, а только молчаливо кивал, и лицо у него было замкнутое и отрешенное. Сплетники врали: ни под каким кустом Фаина Николая не находила и ветками его не хлестала, поскольку повода не было: муж пришел домой хоть и поздно, но сам, разговаривать с супругой не стал и сразу лег спать, отвернувшись к стене.