Ольга Тарасевич - Альбом страсти Пикассо

Накануне того, как все случилось, Вадим задержался после уроков. Пошел на пустырь, достал из портфеля припасенный нож с острым как бритва лезвием, подманил кошку…

На ее теплой шее пульсировала жилка. Набрав в легкие побольше воздуха, Вадим чиркнул по ней – и кошка, не издав ни звука, сразу обмякла, а из ее перерезанного горла хлынула кровь.

«Разрез на шее надо делать глубокий и длинный, – понял он тогда. – Только в этом случае смерть наступает быстро…»

Но мама, мамочка любимая – это же не кошка.

Трясутся руки, во рту все пересыхает, голова кружится.

От любви к маме, кажется, даже начинается жар.

Отца не жаль, его и так уже почти нет, черные монстры просто свили гнездо в его теле.

Но мама, мамочка…

И все-таки он, как и планировал заранее, вечером предупредил родителей:

– Завтра с утра я встану пораньше. Хочу до школы к Танюше в больницу съездить.

Мама растерянно разводит руками:

– Но тебя так рано никто не пустит к сестре. Ты лучше после школы к ней сходи.

– После уроков у нас там еще классный час будет. А Таня просила фломастеры ей привезти и альбом. Ма, да я просто медсестру попрошу, чтобы Тане все передала. Она проснется, порисует. Ты не волнуйся, я сам соберусь, и чаю попью, и бутерброды сделаю.

– Ну как знаешь, – устало шепчет мама. Под ее глазами обозначились темные круги и морщины, которых не было раньше. Но она все равно красивая, очень-очень. – Ты только дверь не забудь за собой захлопнуть…

Родители засыпают поздно. Мама всхлипывает во сне, отец храпит.

Чернота за окнами сначала синеет, потом делается голубой.

Пора…

Вадим, вытащив из-под подушки нож, крадется в комнату родителей, трясет маму за плечо.

– Мамочка… Посмотри, пожалуйста, я запутался. У Тани несколько альбомов, который взять?

– Оба, – мама переворачивается на другой бок, ее дыхание быстро становится ровным.

– А карандаши ей нужны? – лоб Вадима покрывается испариной: все идет не по плану. – Или только фломастеры?

Она все-таки посыпается, откидывает одеяло, ворчит, направляясь в коридор:

– Да что же это такое! Ничего в этом доме без меня найти не могут, и…

На белой атласной сорочке красные брызги заметны даже в предрассветных сумерках.

Жизнь без мамы – это ужасно.

Не надо было этого делать!

Горе и паника нарастают снежным комом, руки трясутся.

– Потом, – шепчет Вадим, сжимая нож.

Вся боль и слезы – потом.

Теперь предстоит сразиться с темными силами.

Это из-за них мама была несчастна, это от них надо защитить сестру, невинную душу, чистого ангела…

С отцом все не так просто.

Вадим чиркает по его горлу. Но, наверное, не успевает перерезать какие-то жизненно важные артерии.

– Вадя, ты с ума сошел! Ты что делаешь? – вдруг рычит отец, из его горла хлещет кровь, но он пытается встать.

И становится понятно: все решено и сделано правильно; это темные силы в теле отца вступают в бой.

Вадим снова дотягивается ножом до папиной шеи, колет, режет… приходит в себя, когда понимает: наверное, давно кромсает мертвое тело.

Приходится возвращаться и к маминому телу, наносить по нему удары.

Разный характер нанесения повреждений может вызвать подозрения.

Пускай милиция думает: в квартире побывал вор-сумасшедший…

Состояние Вадима ужасно.

Надо собираться, взять деньги и мамины украшения, принять душ, переодеться, забрать с собой нож и испачканную одежду.

Но, кажется, сил сдвинуться с места нет.

Вадим сидит возле тела мамы и плачет.

– Мамочка, так лучше, – пытается объяснить он, всхлипывая. – В папином теле ведь уже были темные силы…

Уходя из квартиры, он оставляет дверь приоткрытой, очень надеясь, что кто-нибудь из соседей вызовет милицию. Но как назло – проходит урок за уроком, а в школе так и не появляются милиционеры. Хотя, может быть, это к лучшему? По крайней мере, когда он вернется из школы и «обнаружит» трупы родителей – волнение, от которого внутри, кажется, все звенит, в какой-то степени будет объяснимо, милиция ничего не заподозрит…

– Вадим, ты не заболел? У тебя лицо горит, – шепчет соседка по парте.

Стараясь говорить как можно спокойнее, Вадим пожимает плечами:

– Да нет, что ты, я отлично себя чувствую.

– Но у тебя щеки в красных пятнах!

Возможно, в тот день это были красные пятна. Потом они превратились в огромные гнойные угри, с которыми долгое время не могли справиться никакие прославленные американские косметологи…

… – Все, приехали. Вот здесь находится альбом Пикассо, – Вадим кивнул на приближающийся дом. – Вы мне руки освободите! Или я так и буду из машины выходить, как пленный немец?

– Так и будешь, – пробурчал вымогающий взятку следователь.

Вадимом овладела паника.

На запястьях защелкнуты браслеты наручников. Теперь темные силы легко могут нанести ему вред – а он не сможет даже дать отпор…

«Все будет хорошо. Все эти менты и следователи хотят только одного – денег, – стал утешать себя дизайнер. – Неприятный мужчина получит альбом Пикассо – и оставит меня в покое…»

– Отпусти меня! Урод! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох! Ты обманул меня, обманул!

Вадим пытается наподдать вымогавшему взятку следователю, двинуть ему посильнее – под челюсть, в глаз, в солнечное сплетение.

Но жгуты фиксаторов впиваются в запястья, сон тает, перед глазами вместо расплывающегося следовательского лица появляется тонкая фигура в белом халате. Санитар отрезает кончик ампулы, тянется за шприцем в хрустящей упаковке, и Вадим невольно стонет.

Нет, нет, только не это.

Пусть еще раз произойдет коварный обман со стороны одного следователя, потом долгий муторный допрос уже другого следователя, в прокуратуре.

Все, что угодно, – только не этот препарат. От него по всему телу идут многочасовые судороги и череп, кажется, лопается от напряжения, а еще изо рта льется слюна (в ней можно захлебнуться, и так страшно откусить себе язык).

– Не надо, пожалуйста, не надо, – умоляет Вадим, испытывая неимоверное желание сесть на постели, забраться в ее дальний уголок, съежиться в комочек и исчезнуть. Но фиксаторы прочно держат руки и ноги. – Не надо…

Белый халат санитара никого не обманет.

В этом халате, в этом теле – темные силы. Они все-таки настигли, спасения нет.

Спасения нет, но… Но вот в палате появляется еще один человек. Высокий, тоже одетый в белое, он о чем-то переговаривается с санитаром, а потом качает головой:

– Слишком сильный препарат, хватит, пока отменим.

Надо же, какой он смелый! Совершенно не боится темных сил!

И вот избавитель уже присаживается на койку. У него очень добрый взгляд, приветливая улыбка.

Врач говорит:

– Они вас измучили, да? Ничего, не бойтесь, давайте успокоимся. Здесь вы в безопасности. Они не причинят вам вреда. Кого вы опасаетесь? Расскажите мне. Должно быть, это какая-то сила, плохая, темная. Вы всегда знали, что она есть и всегда опасались ее, так? Никогда не видели, но точно знали: она существует?