Михаил Демин - Тайны сибирских алмазов

Поручив Ивану нести большой тяжелый мешок с концентратом, Заячья Губа прихватил другой, поменьше, – в котором лежали уже промытые, отобранные, крупные камни, – и первым спустился в шахтную воронку.

И пошел, пригибаясь, по наклонной штольне.

Было душно, темно. Крепко пахло гнилью и сыростью. Повсюду слышался плеск мерно падающих капель. И чем дальше – тем плеск этот становился все чаще, дробней…

На небольшой глубине (метрах в шести от входа) штольня разветвлялась. Николай повел фонарем – и узкий желтый луч скользнул по сырым корявым стенам, испещренным мерцающими прожилками минералов. Затем впереди обозначились два черных пятна – две дыры, сплошь залитые тьмою.

– Ну? – сказал Николай, помигав фонарем. – Куда ж теперь? Направо или налево?

– Решай сам, – пожал плечами Иван, – ты тут командуешь… Вообще, если б от Меня зависело, я нипочем не стал бы хоронить алмазы в этой гробнице.

– Но раз уж мы здесь – поспешим… Так куда же?

– Ну, давай налево, – сказал Иван, – левый штрек выглядит, вроде бы, понадежнее…

– Тогда наоборот, – усмехнулся Заячья Губа. – Надо направо… Не забывай, для нас чем хуже – тем лучше!

А спустя еще часа два, они оба уже лежали наверху, в бараке, на разостланных шкурах. Все дела были окончены, и друзья, наконец-то, могли расслабиться, забыться, уснуть.

Малыш пробудился за полночь. Он лежал на куче хвороста, завернувшись в непромокаемый плащ – и привстав, сразу посмотрел в ту сторону, где находился Холм Пляшущего.

Холм возвышался над клубами тумана – темный, косматый, покрытый гривой тайги. Он походил на горбатую спину какого-то диковинного зверя. В его очертаниях было что-то зловещее… Но Малыш думал не об этом. Его одно только беспокоило: виден ли там огонь?

Огня не было… Странный свет, сутки назад озаривший вершину холма, сгинул, погас и больше уже не возгорался. И Малыш проворчал, вглядываясь в туманную мглу:

– Угомонились, гады! Успокоились. Ну, лады. Эта ночь будет – наша!

– Ты чего, а? – спросил Портвейн, поднимая голову. – Случилось что-нибудь?

– Да нет, все тихо… Я просто смотрю: как там, на холме?

– Ну и как?

– Порядочек. Я, знаешь, все время боялся, что там какие-то работы начались. Думал: перекроют нам дорогу…

– Значит, что же – пойдем?

– А чего тянуть-то?… Эта ночь – наша!

– Когда пойдем? – Портвейн сел, зевая и поеживаясь, – прямо сейчас?

– Можно и сейчас… Но лучше обождать малость. Еще только половина первого. А лучшее время для работы – три часа. Самый крепкий сон!

– Ну, а пока что будем делать? Холодно… Эх, костерчик бы развести!

– Нельзя. Ты сам же ведь понимаешь.

– Да уж конечно, можешь не объяснять…

– Хочешь, ложись опять, – сказал Малыш, – я потом разбужу.

– Нет, какой теперь сон! – Портвейн крепко потер лицо ладонями. – Дай-ка, старик, папиросочку!

Они закурили. Портвейн затянулся, закашлялся. Потом он развязал мешок и достал сухари и консервы.

А Малыш тем временем стал осматривать револьвер.

Он с треском прокрутил барабан, заполнил патронами пустующие гнезда. Почистил рукавом длинный вороненый ствол. И сунул наган за пояс, под телогрейку.

Портвейн сказал, грызя сухарь:

– Ты с этой пушкой будь, все-таки, поосторожней! Пойдем на дело – не хватайся за нее без толку. Зачем нам зря шуметь? Мы их ножами возьмем – без шухера.

– Ну, правильно, – покивал Малыш, – пушку я держу просто так, на всякий случай… А вообще-то я и сам предпочитаю работать втихую.

– Знаю, помню, – проговорил Портвейн. – Тебе, в былые времена даже и нож был не нужен…

– Да я и сейчас еще гожусь, – усмехнулся Малыш.

Они помолчали немного. И затем Малыш сказал, озирая заросли, в которых шевелился туман:

– Какие здесь, все же, дикие, тяжелые места! Гиблые места… Да, ты прав: без револьвера было бы лучше. Хотя в такой глуши нам и шум-то никакой не страшен! Здесь хоть пали из настоящей артиллерии, все равно никто ничего не услышит!

– Вот как раз могут услышать, – возразил Портвейн, – в том-то и дело, что – могут! Где-то поблизости находится якутское стойбище, – ты помнишь, нам проводник объяснял? Поимей это в виду! Да к тому же и прииск рядом. А там полно легавых. И есть среди них какой-то капитан Самсонов – старый сыщик, классный охотник. Я о нем еще в лагере слышал… Он, говорят, специально охотится на блатных!

– О нем я тоже слышал, – проворчал Малыш. – Но может, это типичный треп, болтовня? Ты же сам знаешь наши тюремные параши [19]. В них всегда рассказывается о гениях… То о великих сыщиках, то о великих урках. О каком-то воре, обыгравшем в карты самого черта, об одесской карманнице Соньке Золотой Ручке.

– Но Золотая Ручка действительно существовала, – воскликнул Портвейн. – Мне когда-то довелось сидеть с одним древним паханом [20], который ее видел в молодости. Она на всю Одессу гремела; такие дела обтяпывала, ой-ей…

– Может, тот пахан тоже был какой-нибудь гений? – покосился на друга Малыш.

– Да никакой не гений – а просто старый взломщик, специалист по церковным кражам. И кличка у него подходящая: Пилигрим.

– Пилигрим? Что-то не знаю такого…

– А жаль. Занятный тип. В Белозерской тюряге авторитет у него был огромный! Ему со всех камер пересылали харчи, табачок, иногда даже водочку… Я с Пилигримом помещался рядышком, на одних нарах, так что можешь представить, – жил как на курорте!

– Сколько ж ему лет-то было?

– Не меньше пятидесяти… А пожалуй и побольше. Но старик был еще крепкий! И он, правда, знал много. Он даже знавал тех налетчиков, которые до революции вместе со Сталиным работали…

– Со Сталиным? – недоверчиво протянул Малыш. – С Усатым?

– Да, да, – мигнул глазом Портвейн, – с ним! С тем самым Вождем Народов! Или как он там еще назывался? Великий Кормчий, что ли? Когда Сталин пришел к власти, он всех старых своих партнеров за решетку упрятал… Ну и Пилигрим – в тридцатых годах – кое-кого еще встречал в разных тюрьмах.

Вот так друзья коротали время в ночи… Ожидание предстоящего дела наполняло их обоих тревогой. Они чувствовали: операция будет нелегкой… Однако говорить об этом прямо и откровенно никому не хотелось. Они знали старинное блатное правило: накануне дела – о деле трепаться нельзя! Судьба не любит этого. И будучи, как и все люди риска, весьма суеверными, они инстинктивно старались избрать какую-нибудь иную, отвлеченную тему… И довольно легко ее нашли.

Это была тема о Сталине – широко распространенная среди блатного народа.

Известно, что в предреволюционные годы большевики, наряду с другими подпольными партиями, активно занимались так называемыми «экспроприациями». А попросту говоря – грабежами и вооруженными налетами. Деньги, добываемые этим путем, шли на революцию, на партийные нужды… И, таким образом, обыкновенная уголовщина превращалась как бы в благородный, героический акт! Так вот, Иосиф Сталин – еще молодой, мало кому известный партиец, – поначалу специализировался как раз на экспроприациях!