Михаил Демин - …И пять бутылок водки

Кто-то легонько похлопал его по плечу. Спиртной, медлительный голос сказал:

– Что ж ты, браток, не пьешь? Ай-ай. Зря только выдыхается…

– Да не хочу, – отмахнулся Костя, – отстань!

– Ну, если не хочешь – давай я допью.

– Пей, – сказал с досадой Костя, – черт с тобой! Только не лезь, не мешай, понял?

– Так разве я мешаю, – обиделся пьяница. – Ты же все равно ведь не пьешь – стоишь, куда-то смотришь…

И тотчас же – при этих словах – из-за угла ларька выдвинулся человек с неприметной внешностью, в скромной одежде. Он пристально вгляделся в лицо Хмыря, обвел его стремительным, цепким, запоминающим взглядом. И растворился в людской толчее.

– Ты, вроде бы, недоволен чем-то? – спросил Брюнета Наум Сергеевич.

– Да не то чтобы недоволен, – хмуро усмехнулся Брюнет, – но все-таки… Слишком уж часто вы стали вызывать. А ведь для меня это риск. Вам – что? Вам не страшно. А мне это все однажды боком выйдет.

– Ну, ну, не будь таким нервным, – пробормотал начальник опергруппы, – что это у тебя за настроение с утра? Плохо спал, что ли? Или с похмелья?

Он нетерпеливо расстегнул плащ, бросил его на спинку стула. И затем – доставая из кармана бутылку ликера – сказал:

– Кстати, если – с похмелья, то вот… Сейчас разговеемся. Отличный ликерчик, импортный. Я же ведь знаю: ты любишь сладкое.

– Что ж, ладно, – ответил, помедлив, Брюнет.

– Ну, тогда садись, – Наум Сергеевич указал полусогнутой ладонью на стул. – Давай, брат, запросто… Выпьем, потолкуем…

– Потолкуем. Только – о чем? – Брюнет уселся, сопя. – Зачем вы, все же, меня вызвали?

– Да так… Просто…

Начальник опергруппы весь как бы лоснился, излучал веселье. Жесты его были широки и радушны, узкие – в тяжелых веках – глаза маслянисто поблескивали.

– Не все же ведь – о делах! Хотя и о делах, конечно, – тоже… Но это потом, погодя, это не к спеху. Давай-ка сначала – по одной!

Он ловко откупорил бутылку, разлил по рюмкам тягучую, пряно пахнущую жидкость. Оба выпили, помолчали. Брюнет, сощурясь, чмокнул липкими губами; напиток ему понравился – это было заметно. Наум Сергеевич огладил усы ребром ладони, сказал доверительно:

– Чем-то ты, знаешь ли, мне симпатичен. Да, да, симпатичен. А вот по душам поговорить как-то все у нас не получается.

– Да и вряд ли получится, – пробормотал Брюнет, вертя рюмку в пальцах. – Души у нас разные…

– Ну, почему же, – отозвался Наум Сергеевич. – Все мы люди, все мы человеки. Разница, конечно, имеется, как же без этого? Один любит кислое, другой – сладкое. Но это все мелочи. А в принципе – что ж… Понять друг друга, при желании, можно всегда.

Он говорил и чувствовал: разговор не клеится, не получается. Брюнет насторожен и замкнут, и вовсе не склонен к откровенным излияниям. «Трудно будет его расшевелить, – подумал он озабоченно, – ох, трудно! Да и не гожусь я для такой роли. Парторг требует, чтобы я разобрался в нем, узнал, чем он дышит… Приказывать легко, а вот как это сделать? Разве что, напоить посильнее?»

Он потянулся к бутылке – встряхнул ее, посмотрел на свет. И только приготовился налить по второй, как в дверь внезапно постучали.

Стук был тихий, условный. Начальник опергруппы поспешно отпер дверь. И увидел стоявшего на пороге человека с неприметной наружностью и в скромной одежде.

– Ты что, Зубавин, – спросил он. – Случилось что-нибудь?

– Да, – сказал Зубавин. – Разрешите доложить! – И затем перешел на шепот:

– Возле дома болтается какой-то тип. Весьма подозрительный.

– Где? – так же шепотом спросил Наум Сергеевич. И ступил в коридор, прикрыв за собою дверь.

– У пивного ларька.

– Но… Ты уверен? Ты твердо уверен?

– Конечно.

– Когда же он появился?

– Сразу же вслед за этим, – Зубавин указал глазами на дверь. – И с тех пор не уходит. Стоит, не пьет, все время смотрит сюда… Ведет наблюдение – ясное дело!

– Aгa, – Наум Сергеевич крякнул, поскреб ногтями подбородок. – Вот, черт возьми… – И помолчав, спросил:

– Каков он с виду? Приметы?

Зубавин задумался, опустил голову, собрав складками кожу под подбородком (в этот момент в его внешности обозначилось нечто определенное), и затем – быстро, точно, четко – начал описывать внешность Кости Хмыря.

Зубавин не просто описывал его внешность; он давал «словесный портрет».

Старый, опытный – с дореволюционным еще стажем – агент уголовного сыска, он знал дело и был сведущ в искусстве «словесного портрета», разработанном западными криминологами Бертильоном и Рейсом. Твердо следуя правилам прославленной школы «антропологического принципа», он перечислил теперь все детали, характеризующие Хмыря. Добавил к этому подробности, касающиеся одежды. И точность его наблюдений подтвердилась сразу же.

Дверь распахнулась с треском, и в проеме ее возникло одутловатое лицо Брюнета. Щеки его обвисли, подернулись пылью, раздвоенная бровь изогнулась; пересекающий ее шрам побагровел.

Все это время он подслушивал, стоя за дверью, – и сейчас воскликнул, глядя на Наума Сергеевича белыми, прыгающими глазами:

– Это Костя! Приметы – его. Все точно, все точно… Теперь я погиб!

– Какой Костя? – живо спросил Наум Сергеевич.

– Ну, тот самый – Хмырь – друг Интеллигента. Тот, с которым Игорь переписывался все это время.

– Ах, вот это кто, – нахмурился Наум Сергеевич, – вот кто…

– Ну, да. Ну, да, – невнятно, захлебываясь, зачастил Брюнет. – Наверное, он как-то догадался, заподозрил… Специально следил… И вот, готово дело, застукал!

– Но почему ты думаешь, что он следил специально? – мгновенно настораживаясь, проговорил Наум Сергеевич. – С чего ты это взял? Весьма возможно, тут простое совпадение. Парень случайно оказался около ларька, заметил тебя и заинтересовался… Так ведь тоже может быть!

– Да, конечно, – пробормотал Брюнет, – может быть и так. Но все же…

– Что – все же? – хищно подался к нему начальник опергруппы. – Что? – Он внимательно, из-под опущенных век, посмотрел на Брюнета. – Послушай-ка… Этот самый друг Игоря – он ведь и твой друг, насколько я понимаю?

– Не то чтобы настоящий друг… Но – хороший знакомый, старый партнер.

– Это дела не меняет, – отмахнулся Наум Сергеевич, – так или иначе, ты с ним часто общаешься, выпиваешь вместе, беседуешь, не правда ли?

– Бывает, – сказал Брюнет, – ну и что?

– Может, ты когда-то, где-то сболтнул лишнее, промахнулся, а? Ну-ка, подумай, припомни!

– Н-нет, ничего такого, вроде бы, не было, – пожал плечами Брюнет.

– А ты еще подумай.

– Да нет же, черт возьми! Я все отлично помню. И нигде не промахивался.

– Ну, так в чем же дело? – усмехнулся Наум Сергеевич. – Значит и действительно, – случайность.

– Да какая мне разница, – захрипел, задергался Брюнет, – случайность это, или нет, – плевать! – Его лихорадило, трясло – как на морозе. По лицу и рукам шла мелкая частая дрожь. – Главное то, что Хмырь меня выследил. Понимаете? И надо что-то делать с ним, решать, пока он еще здесь, пока не ушел.