Юлия Латынина - Промзона

— Михаил Силыч, кажется, близ этой трассы… тоже есть вертолетный завод? Вишерский, если мне не изменяет память?

Память президенту не изменяла: завод действительно был, что губернатор и подтвердил.

— Вячеслав Аркадьевич, сколько сейчас средняя зарплата на Конгарском вертолетном?

— Пять тысяч рублей, — ответил Извольский.

— А на Вишерском вертолетном?

— Семьсот рублей в месяц, — ответил за губернатора Ревко, — последний раз ее платили полтора года назад.

— Почему бы вам, Вячеслав Аркадьевич, не купить Вишерский завод?

— К сожалению, — сказал Извольский, — политика области такова, что мы вынуждены тратить деньги не на создание рабочих мест, а на поддержку тунеядцев.

— Например?

— Окатыш, который потребляет мой завод, делают на Павлогорском ГОКе в двухстах километрах отсюда. Мы купили это предприятие, когда оно лежало в развалинах. Задолженность по зарплате была восемь месяцев, из тридцати шаровых мельниц работала одна. Сейчас мы выплатили всю зарплату и все налоги. Мы возим окатыш по железной дороге, однако из-за посредников сто восемьдесят километров пути от Павлогорска до Ахтарска стоит нам столько же, сколько тариф от Ахтарска до Владивостока.

— Что вы предлагаете? — спросил президент.

— Я предлагаю, чтобы перевозки в пределах Южносибирского федерального округа контролировало государственное унитарное предприятие, — сказал Извольский, — это может быть то же самое предприятие, которое получит право на эсклюзивные поставки модернизированных вертолетов.

Президент протянул Ревко руку, и тот молча вложил в нее проект президентского указа.

Президент пробежал по проекту глазами, один раз и второй. Президент привык очень внимательно читать представляемые ему бумаги. Потом президент вынул ручку и поставил на документе свою подпись.

— Ну что же, — сказал президент, — я, наверное, заеду в Вишеры. Когда Вячеслав Аркадьевич купит завод.

Пока Извольский говорил с президентом, Денис остался стоять в стороне, обсуждая с президентской охраной достоинства нового вертолета.

— Поздравляю, — раздался за его спиной спокойный, чуть хрипловатый голос.

Денис обернулся: в двух шагах за ним, подчеркнуто далеко держась от президентской свиты, стоял Константин Цой. Рядом с Цоем стояла его певичка, хорошенькая, как статуэтка, с надменным белоснежным личиком, заполонившим цветные журналы и телеэкран. Чуть поодаль улыбался Фаттах Олжымбаев.

— Говорят, вы придумали для этого вертолета какую-то новую броню?

— Это просто пленка. Называется «кларол». Выдерживает, как кевлар, автоматную очередь, но стоит в девять раз дешевле.

— Замечательно. Не продадите ли мне — «чайку» оклеить?

— Отчего ж, — сказал Денис, — продадим. Даже скидку сделаем.

Девушка вдруг прыснула и засмеялась, показывая белые, как пенопласт, зубки.

— Ты учти, — сказал Цой, — что если эта шахта так уж нужна Славе, то он может ее выкупить. Миллионов за пятьдесят.

— Шахта, Константин Кимович, не заложник, чтобы выкупать ее у воров.

Что хотел ответить Цой, Денис так и не услышал, — слова олигарха заглушил грохот авиационного двигателя.

Президентская охрана обернулась. МиГ-1-48 «Сапсан» с громом катился по бетонным плитам. Из дюз взлетающего самолета били полутораметровые языки пламени. Машина легко оторвалась от земли и прямо с полосы ушла на мертвую петлю.

Летчик сделал две петли, пошел вверх, а затем сбросил скорость и на мговение как бы завис. Потом он начал опускаться на хвост, проскользил около двухсот метров, перевернулся носом вниз и продолжил скольжение: это был так называемый «колокол», — эффектная, но достаточно бесполезная в реальном бою фигура.

— Все-таки эта штука не из фанеры, Александр Феликсович, — спокойно заметил президент.

— Я не знаю, из фанеры она или из картона, но шеф-пилот и генеральный конструктор запретили показательный полет, — сказал Ревко.

— Кто пилотирует машину? — спросил главком ВВС.

Ответ был получен через несколько секунд по мобильному — Степан Бельский, — ответили главкому. Из косой петли самолет ушел в вираж и сделал переворот на горке. Профессионалу было заметно, что летчик выполнял фигуры не совсем четко, иногда подводя самолет к критическим углам атаки, но это искупалось стремительностью переходов от элемента к элементу и непривычно высокой для показательного полета скоростью.

Прямо над взлетной полосой Степан сделал три бочки, перевернулся через крыло и начал выполнять так называемую «кадушку» — ту же бочку с одновременным сбросом скорости.

Несмотря на то, что самолет был заправлен и готов к вылету, Бельский грубо нарушил весь распорядок авиашоу и прямой запрет шеф-пилота.

Бельский лично поднимал МиГ-1-48 в воздух около семнадцати раз, но он был не летчиком-испытателем, а бывшим строевым летчиком, хотя бы и с большим налетом; наконец, ему было тридцать восемь, у него был больной позвоночник и за последний год он провел в воздухе не больше тридцати часов.

Все это было не самое страшное, — в конце концов, налет у Бельского был в три раза выше, чем у многих строевых летчиков. Самым страшным было то, что опытный шеф-пилот, чувствующий машину тем, что у летчиков называется «жопометр», был прав, а Бельский ошибался. Вибрация двигателя была вызвана не забоиной на лопатке воздухозаборника. Она была вызвана скрытым заводским дефектом одной из лопаток турбин левого двигателя.

Стендовые испытания не выявили дефекта, но после продолжительных нагрузок в композитном сплаве лопатки была нарушена структура слоев. Это был производственный брак, не поддающийся визуальной диагностике: при утреннем осмотре самолета его не заметили и не могли заметить.

В самой верхней точке «кадушки», когда сбрасывающий скорость самолет летел фонарем вниз, дефектная лопатка турбины не выдержала. Она разлетелась на куски, и один из кусков пробил топливопровод высокого давления.

Бельский почувствовал, как самолет затрясло, словно при попадании «стингера». «Вибрация двигателя», — сказал в наушниках нежный женский голос. — «Повышение температуры. Рекомендуется остановка левого двигателя».

Бельский хладнокровно поставил РУД левого двигателя на ноль.

Самолет завалился на нос и начал отвесно пикировать вниз. Земля приближалась со скоростью 450 метров в секунду. Высота самолета в верхней точке «кадушки» составляла 600 метров.

Бельский был не столь опытным пилотом, как Михаил Рубцов или Коля Свисский, — готовившийся для показательных выступлений летчик фирмы. Но у него было одно преимущество: Степан Бельский Имел железные нервы, был умен и сохранял полнейшую ясность рассудка при любой смертельной опасности.