Юлия Латынина - Ничья

Малюта поцеловал Елену и поздоровался с мэром, а потом отозвал своего двоюродного брата в сторону и сказал:

– Мне тут Рыбников пожаловался, что ты задержал ему деньги на две недели. А потом отдал не тридцать процентов, а десять. Это правда?

Рыбников был один из тех бизнесменов, что переводили налоги на реконструкцию универмага.

– Да, – кивнул Тахирмуратов.

– Я не коммерсант, – сказал Малюта, – Я в авторитете. Я за базар отвечаю. Если я сказал, что люди получат тридцать процентов отката, они должны получить Тридцать процентов, а не десять. Что случилось с деньгами?

– Пропали.

– У кого?

– Фирма называлась «Синита». Мы переводили через нее деньги, за строительные материалы, а она взяла и пропала.

Малюта помолчал.

– Чья фирма?

– Не знаю, я пытался выяснить…

– Это не твоя тема. Сами выясним. Твоя доля в универмаге будет меньше на десять процентов.

– То есть как это? – захолонулся Игорь.

– Я за что тебе дал половину от доли? За то, что ты классный бизнесмен. А какой же ты классный бизнесмен, если у тебя каждый месяц пропадают деньги?

Малюта повернулся и тут же исчез в толпе. Игорь механически потянулся к бутылке и налил себе полстакана. Он выпил, зажмурился и снова выпил, а когда он открыл глаза, то он обнаружил, что сидит за столом не один: напротив восторженно улыбался один из коммерсантов Малюты. Кажется, его звали Шамраев.

– Потрясающе, – сказал Шамраев, – невероятно! В такие сроки и такую хреновину отгрохали, я в час домой еду, так каждую ночь видно было, как сварщики крышу варят. – Потом перегнулся через столик и зашептал:

– Слушай, а эта фирма, ну, которая с деньгами универмага, – Малюта тебе много от них отломил?

– Какая фирма?

– «Синита».

Тахирмуратов непонимающе сморгнул, а Шамраев расхохотался и шлепнул его по плечу.

– Да брось, я никому не скажу. У меня же брат в банке работает, где у «Синиты» счет был, он видел, куда со счета деньги ушли: как раз на оффшорку, которая при Мише-кимоно…

Тахирмуратов налил в стакан водки, зажмурился и снова выпил.

«Этого следовало ожидать», – подумал он. И, в общем-то, это было очевидно. Не скажи это Шамраев, через неделю ему сказал бы кто-то еще.

Малюту открытие универмага почему-то привело в необыкновенно веселое состояние духа. Он носился между столами, пел караоке и, с подначки конферансье, сплясал на столе в обнимку с женой губернатора. Фотографу, который заснял эту пляску, разбили камеру и выдали деньги на новую.

Он потащил Елену по всем этажам, заглядывая в каждый бутик и пробегая мимо стройных рядов новеньких женских сапожек, мужских костюмов и детских ползунков, словно породистый спаниель, обнюхивающий новый дом. Арендаторы толпой скакали за ним. Представитель «Армани» осмелился ухватить Малюту за мягкий кашемировый свитер:

– Может быть, – сказал он, – вы осмотрите нашу новую коллекцию? Вам, безусловно, пойдет…

От торговца пиджаками Малюта отмахнулся, но на следующем этаже между ним и Мишей-кимоно всунулся какой-то коммерсант. Малюта заинтересовался, щелкнул пальцами, – и коммерсант с Малютой и Корытовым скрылись в небольшом кафе на третьем этаже. Свита Малюты осталась у дверей.

Елена, скучая, оперлась о балюстраду и стала следить за тем, как падает вниз подсвеченная вода.

– Привет.

Елена обернулась.

Справа от нее, у зеркальной двери с надписью «Боско да Чильеджи» стоял Семин, и в руках у него был большой и, наверное, разноцветный букет.

– Здравствуйте, Виктор Сергеевич, – сказала Елена.

Семин молча глядел на нее.

– Я слышал, у тебя проблемы… с глазами, – сказал он. – Если бы я мог как-то помочь…

Рука его, с обручальным кольцом на безымянном пальце, нервно мяла стебли. Елена опустила глаза.

– А это что? – спросила Елена. – Вам где-то подарили цветы?

– Это, собственно, тебе, – сказал Семин, – по дороге купил.

Букет был безвкусный и дорогой: тринадцать или пятнадцать темно-красных роз, ирисы и желтые ветки.

Елена сначала не поняла, что произошло, а потом застыла как вкопанная: она различала цвета. Видимо, ее лицо очень сильно изменилось, потому что Семин испуганно на нее посмотрел, потом взглянул на букет, кашлянул и добавил:

– Из машины вышел и купил.

– Что с вами, Виктор Сергеич? – спросила Елена. – Вы же никогда не покупали цветов. Или это вас жена приучила?

Семин хотел что-то сказать, но не успел. Двери кафе распахнулись, и из них вышел Малюта. За ним плелся криво улыбающийся коммерсант. Малюта и Семин преувеличенно вежливо поздоровались, а потом Малюта обнял ее за плечи и сказал:

– Поехали?

Елена кивнула. На Малюте были черная водолазка и черный пиджак, а часы на узком запястье сверкали желтым. Пиджак на конферансье был красный.

Спустя минуту они вышли на улицу. С крыш сочился холодный, предвещающий зиму дождь, и черные бока бандитских внедорожников ослепительно переливались отблесками вывесок.

Теперь Елена видела, что ступени, ведущие вниз от универмага, выложены бордовой плиткой, а японский ресторан напротив светится красным и синим. Машины Малюты остановились у самых дверей универмага, въехав на пандус, а на той стороне площади, через проезжую часть, стояли продавщицы с цветами, и Елена даже издалека видела, что цветы у них и желтые, и голубые, и фиолетовые. Елена шла машинально: зрение вернулось к ней, как внезапно возвращается цветная картинка в телевизоре, если пошевелить антенну, и теперь Елена боялась, что оно так же внезапно пропадет снова.

Стриженые мальчики распахнули дверцу джипа. По всем соображениям безопасности Малюте следовало сесть внутрь, но он вдруг мальчишески улыбнулся, сказал «ща!» и сорвался с места.

Он перебежал улицу, увернувшись от остолбеневшего «жигуленка», в две секунды оказался на углу и через минуту нырнул в машину с огромным букетом в руках.

– Держи! – Через мгновение вгляделся в ее лицо и озабоченно добавил: Лена, что с тобой?

– Ты знаешь, – проговорила Елена, врач сказал правду. Я различаю цвета. Вот… взглянула на букет и увидела…

Уже поздно ночью, когда Елена, умаявшись, свернулась клубком подле Вырубова и заснула, когда букет, виновник праздника, был водружен Вырубовым в самую шикарную вазу, которую спешно нашли по его приказанию, и торжественно водворен в углу спальни, и Вырубов поклялся, что никогда этот букет не выбросит, – уже поздно ночью Вырубову пришла в голову простая мысль: а собственно, чей букет увидела Елена?

Он приподнялся и посмотрел туда, где в полумраке спальни отсвечивали темно-красные лепестки роз, и тихо присвистнул, а потом заложил руки за голову и стал мрачно размышлять о том, что человек, к сожалению, устроен гораздо хитрее, чем автомат Калашникова.