Евгения Михайлова - Исповедь на краю

Вот и все. Мозг, память освободились от груза целой жизни. Все прошло. Гибельный миг ухода самого дорогого существа. Невероятное преодоление – он своими руками пересадил живую почку Артема чужому ребенку. Кошмар похорон. В эту ночь Александр Сергеевич простился с тем пестрым временем, которое было его биографией. Он сидел в темноте кабинета и совершенно отстраненно разглядывал себя в разные годы, события, других людей. Все это когда-то имело смысл, иногда очень даже большой. Но он исчерпал себя. Любой путь ведет к погребению кого-то или чего-то. Александр Сергеевич с четкостью и оперативностью практикующего хирурга принял решение – не реанимировать свою жизнь, лишившуюся смысла, не оттягивать ее формальный конец. А может, это страх перед болью, невыносимой болью, раздирающей грудь? Какая разница. Значит, он уйдет трусливо, но он это сделает. Врач может принять решение о прекращении страданий только одного пациента – самого себя.

Александр зажег настольную лампу, положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку. Нужно как-то объяснить свое решение жене. Он ведь бросает ее в этот жуткий час. Что сказать? «Мы больше не поможем друг другу, в горе каждый одинок и независим… Мы будем смотреть друг на друга глазами несчастья и бередить раны… Тебе лучше проститься со мной и сыном… Пережить один раз…» Нет, все не то. И он написал: «Милая, прости, не хотел тебя будить. Мне нужно вырваться на время из Москвы. Похожу на лыжах. Не беспокойся, отдохни. Люблю тебя. Александр».

Он посидел до рассвета, потом надел спортивный костюм, подошел к стеллажу с книгами и достал пистолет, купленный когда-то на всякий случай. Затем снял с антресолей лыжи и тихо вышел из квартиры, оставив ключи на столике в прихожей.

В ожоговом центре Дина и Валентина Петровна встретили Наташу Борисову, бледную, заплаканную, вздрагивающую от любого шороха.

– Наташа, что ты здесь делаешь? – спросила Дина.

– Там Андрей. Он без сознания. Обожжено восемьдесят процентов тела. Дина, спроси у них: он не умрет?

– Но что случилось?

– Пожар. Мы были за городом. В Мамонтовке. А там огонь. Какой-то дом горел. В нем дети. Он их спасал.

– Боже мой! Я сейчас спрошу. Мы приехали посмотреть на этих детей. Ищем украденного ребенка.

В вестибюле появились Павел Иванович и Слава Земцов.

– Дина, Валентина Петровна, пойдемте. Сейчас вам дадут халаты, и вы сможете посмотреть на ребят. К сожалению, один мальчик погиб. Эксперт установил, что ему примерно пять-шесть лет. Больше ничего не знаем. Наши сотрудники собирают в разных ОВД заявления о пропаже. – Павел Иванович повел женщин в отделение, а Слава подошел к Наташе.

– Вас к Андрею сегодня не пустят. Поезжайте домой, отдохните. Я попрошу врачей позвонить, когда появится какая-то определенность.

– Он умирает?

– Зимин в очень тяжелом состоянии. Но он здоровый, сильный человек. Главное, чтобы сердце выдержало. А там уже пересадки кожи, все такое. Лечение долгое, но с этим справляются.

– Он очень красивый… был.

– Врачи постараются. Поезжайте домой. В таком состоянии вы ему не поможете.

– Я смогу увезти его в Швейцарию, Японию. Там хорошие клиники…

– Дорогая моя, это все потом. Сейчас его лишний раз шевелить нельзя. А вы, кажется, фотомодель? Где-то я видел ваш портрет.

– Да-да… Так мне позвонят? Может, вы тоже позвоните, если что-то узнаете?

– С удовольствием. Давайте ваш телефон.

Наташа ушла, а Слава грустно смотрел ей вслед. Кто-то, наверное, здорово позавидовал этому счастливчику. А он лежит сейчас, как головешка, и не осознает, какая девушка по нему убивается. Вообще-то парень и сам что надо. Если бы не он, все дети могли погибнуть.

Валентина Петровна так волновалась, что в кабинете заведующего отделением попросила стакан воды и минуту посидела с закрытыми глазами, успокаивая сердце.

– В общем, так, – сказал врач. – К нам поступило восемь детей. Самую маленькую – примерно семи-восьми месяцев – выводим из комы. Тяжелое отравление угарным газом, проблемы с легкими, сердцем. У остальных – шок, обожжены дыхательные пути, есть ожоги. Опасности для жизни все это не представляет.

– Один мальчик погиб, – тихо сообщил Павел Иванович. – Ну что ж, Валентина Петровна, если вы готовы, начнем опознание.

Всем выдали халаты. Заведующий отделением пошел вперед, остальные потянулись за ним. Перед дверью палаты Павел Иванович пропустил женщин вперед, Дина мягко подтолкнула Валентину Петровну, а сама на минуту оказалась за ее спиной.

– Ванечка! – разнесся по отделению счастливый крик. – Деточка моя золотая! Радость моя!

У Дины хлынули из глаз слезы. Она смотрела, будто сквозь залитое дождем окно, на Валентину Петровну, опустившуюся на колени перед одной кроваткой, целующую ручки и ножки оторопевшего малыша.

Тот оказался очень сообразительным. Приподнялся, заглянул большими круглыми глазами в лицо Валентины Петровны и произнес уверенно и удовлетворенно:

– Баба пришла. Баба Валя. – И вдруг громко, с облегчением заревел, прижался мокрым личиком к рукам Валентины Петровны. – Где ты так долго была?

Дина всхлипнула и уткнулась в плечо Павла Ивановича, который странно морщился, хмурился и сопел.

Сергей побывал в «гареме», узнал о том, что Вера Козлова пыталась повеситься, ее откачали и отправили в больницу. Он посидел у сторожихи, попил чаю, угостил ее своими бутербродами.

– У нее что-нибудь случилось? Почему она решила с собой покончить?

– А что у нее случается? – пожала плечами сторожиха. – То пьеть, то не пьеть. Вот и все ее случайности.

– Может, приезжал к ней кто-то? Или она куда-то ездила?

– Ирка, дочка, у ней в Москве учится. К ей почти не ездить. Деньги присылает. Раз в месяц. Верка дня два на их пьеть. А сама тоже никуда не ездить. Куда ей? Один раз, правда, поехала. Вроде как Ирку навестить. Дня два дома не была. Потом пила неделю.

– Когда она ездила?

– Я не скажу. Ты пойди в котельную. Она там работаеть. Они тебе посмотрють, на когда отпрашивалась.

Хмурый мужик в котельной долго рассматривал удостоверение Сергея.

– Частный детектив. Это еще что за гусь?

– Ну, сыщик, если вам так понятнее.

– Типа мент, что ли?

– Да.

– А что, Верка в Москве дорогу неправильно перешла или ругалась пьяная?

– Да нет. Просто могла быть свидетельницей одного происшествия, которое я расследую.

– А ближе свидетелей не нашлось? – пробурчал мужик, но стал смотреть замызганный журнал. – Вот. Двадцать пятого октября не выходила, двадцать шестого, двадцать седьмого. Двадцать восьмого пришла с утра, но пьяная. Домой ее отправили. Потом работала, пока не повесилась.

– А что вы думаете о ее попытке самоубийства? Какая могла быть причина?