Галина Романова - Цвет мести – алый

Снова пили, ждали Нинку и Игошу с его новой пассией, обнаруженную им на дне пробирки в его заумной лаборатории. Это Лесик так злословил, не Рита. Стаська подхихикивала и все больше помалкивала сегодня. При этом она как-то странно смотрела на Лесика, выглядевшего даже не на миллион, а на все сто миллионов долларов! Это уже, кажется, Рита так о нем сказала. Так вот, Стаська без конца таращила на Лесика свои голубые глазищи и с воодушевлением облизывала полные губы здоровенным языком. И как он у нее во рту, интересно, помещается, подумала в какой-то момент Рита. Такой огромный, прямо как у овчарки! И отчего она без конца на Лесика пялится? Влюбилась, что ли?

Когда она вдруг спросила об этом у самой Стаськи, в кухне повисла тишина. Эта самая тишина показалась ей такой гнетущей и оглушительной, что Рита зажмурилась и головой замотала.

– Чего вы, ну?! – Распахнув глаза, она увидела, что они еще таращат на нее свои пьяные глазищи. – Я же пошутила!

– Шутки у тебя, мать, скажу я тебе, – обиженно вывернула нижнюю губу Стаська и тут же подтолкнула к ней наполовину наполненный пивом пол-литровый бокал. – Пей лучше, если тебе скучно!

– А еще лучше, пойди приляг, – подсказал вдруг Лесик, показавшийся теперь Рите абсолютно трезвым и чрезвычайно надменным. – Пока Нина с Игошей явятся, ты как раз отойдешь. Негоже тебе перед его девушкой представать в таком состоянии.

Это Риту подстегнуло, и, поддерживаемая с обеих сторон заботливыми друзьями, она отправилась отдыхать в Стаськину спальню. Они прикрыли дверь, но она все равно слышала, как они долго о чем-то шептались. Потом Лесик выругался и, кажется, ушел. Входная дверь – а это точно была входная дверь – с лязганьем хлопнула. Все утихло, Рита задремала. А может, и не дремала она вовсе, а просто лежала с закрытыми глазами, переваривая хмель и собственную глупость. Ей не стоило приходить сюда. Не следовало так напиваться, и подруге она нагрубила зря. Может, та и сохнет по Лесику, но это совсем не Ритино дело… Сквозь полудрему и ее невеселые мысли пробился какой-то странный звук. И негромкий будто, но все же ощутимый. Потом – еще и еще. Кажется, дверь спальни подруги открылась, и кто-то шагнул внутрь. Но Риту он не позвал по имени. Просто стоял на пороге и смотрел на нее. Внутри у нее все похолодело. Это наверняка Игоша явился раньше назначенного им же самим времени и рассматривает ее теперь – пьяную, растрепанную, жалкую. Рита решила: она не обнаружит перед ним, что она не спит, и крепче сжала веки.

Наблюдающий за ней человек не уходил. Он чуть прикрыл дверь, чтобы свет не бил Рите в глаза, и медленно двинулся к кровати.

Начнет снова приставать, как в прошлый раз, – дам в глаз, решила она. Притащил с собой девку, а все равно к ней решил прилипнуть? Не получится! Она не имеет права. Злосчастное напоминание о ее правах каждый раз мозолило ей глаза с верхней полки, стоило ей открыть дверцу шкафа.

Вошедший в спальню человек дошел наконец до кровати и тяжело опустился на самый ее краешек. Рита старательно контролировала дыхание, грудь ее вздымалась медленно и методично.

Не обнаруживать себя! Не дать ему понять, что она не спит! Никоим образом не позволить втянуть себя в очередное объяснение!

В ее оголенное запястье уперся холодный палец и медленно пополз вверх по руке. Достиг локтевого сгиба и чуть сжал, потом ладонью легонько пошлепал.

Ну конечно, это Игоша! Чьи же еще это выходки! Ну, идиотище величайших размеров, а! Пора его остановить. Не остановит – и его наглые пальцы полезут еще выше по ее руке, найдут под одеялом плечо, ключицу, и…

Последнее, о чем она успела подумать, прежде чем на лицо ей улеглась подушка, – что прикосновение чужой руки к ее оголенной коже кажется немного странноватым. Такое ощущение, что это не голые пальцы. Неужели Игоша, переступив порог дома их общей подруги, даже не снял перчатки?..

– Здорово, Кент! – хохотнул ему на ухо брат, позвонив в единственный его выходной в половине восьмого утра. – Как делищи?

Кентом звал его только Сева, отобрав от полного имени Иннокентий удобоваримый для его слуха слог. И только Сева мог позвонить Горелову в полвосьмого утра, чтобы потрепаться ни о чем вообще и обо всем сразу. И только ему, к слову, Горелов это мог простить. Брат всегда звонил не просто так, а по какой-либо причине. Либо он сильно соскучился, и у него закончились деньги. Либо у него закончились деньги, и он сильно соскучился. Горелов тоже скучал по Севе, но, в отличие от него, своими средствами распоряжался более умело.

Тут следует уточнить, что средства эти были не совсем его. Было два депозитных счета, оставленные родителями братьям в наследство. На каждом покоилась приличная сумма денег, которыми они не вправе были распоряжаться до дня своего сорокалетия, но имели полную возможность пользоваться процентами. Так вот, Иннокентию этих процентов с зарплатой хватало за глаза, даже еще и оставалось. А вот Севе…

– Привет, Севка, – прошептал на выдохе Горелов, приоткрыл глаза, покосился на бугорок под одеялом слева от себя. – Что опять?

– Почему сразу – опять? Ну, вот что – опять? – затянул, обидевшись, Сева. – Если намекаешь на деньги, то ты – последний засранец!

– Отчего это вдруг? – Горелов оглушительно, с треском за ушами зевнул. Слева от него завозились. – Что, так вот прямо и деньги тебе не нужны?

– Деньги нужны всегда, – сразу сбавил обороты брат и, судя по голосу, улыбнулся. – У меня еще остались, но, если ты намекаешь на то, чтобы поделиться, я не против вовсе и…

– Ох, господи! – простонал Иннокентий, переворачиваясь с бока на спину и нашаривая свободной рукой пульт от телевизора. Сонное сопение слева тут же прекратилось, из-под одеяла выпростались две изящные ручки, взметнулись вверх, потянулись. Он недовольно поморщился, но разговор с братом не свернул. – Завелся! Почему в такую рань? Соскучился или как?

– Я всегда по тебе скучаю, Кеша, – неожиданно мягким, непривычным для него голосом мяукнул брат. И назвал-то Горелова иначе! – Ты это знаешь. Но тут такое дело…

– Сколько? – В груди ворохнулась застарелая боль, поселившаяся там со дня смерти родителей, и пошло – заныло, заныло по всему телу. – Сева, не стесняйся, если тебе правда нужны деньги, я готов помочь. Ты же знаешь!

– Знаю, – перебил его брат все таким же не похожим на прежний, услужливым каким-то голосом. – Но денег мне не надо, Кеша. Я по делу звоню, правда. По важному делу… Ты это… Тут такое дело… Не знаю, как и сказать…

– Только не говори, что ты гей и завтра у тебя с твоим парнем бракосочетание, на котором я должен присутствовать, – фыркнул Горелов. – Все равно я не пойду, ты же знаешь!

– Да иди ты! – заржал Сева, оценив шутку. – Все мои парни давно замужем!