Галина Романова - Цвет мести – алый

Правда, вторая, Надежда, со вздохом поведала Вениамину некую странную историю.

– Был у нее какой-то венгр, кажется, – протянула она с печалью в голосе.

– Симон?

– Возможно, имени не знаю. Мариша часто жаловалась на него.

– Да? В какой связи?

– Ой, да не знаю я, не помню. Просто говорила, что гадина он редчайшая. Может, он и причастен?

– Может быть… А как его найти, не знаете?

– Да что вы! – воскликнула она в ужасе. – Мариша никогда нас не знакомила! Нет, не знаю.

– Может, вам известен род его занятий?

– То есть?

– Ну, чем он занимался? Или собирался заняться? Военный, политик, бизнесмен?

– Ах, вот вы о чем. – Она с облегчением рассмеялась, как-то странно выдыхая, видимо, она курит, решил он. – Конечно же, не военный, не политик, и уж точно – не бизнесмен. Жиголо!

– Да вы что?!

Изумился Вениамин вполне искренне.

Что же получается? Сначала Гена, которого, по мнению Маши, Маринка содержала или помогала ему. Теперь вот еще и Симон! Не многовато ли? И если учесть, что деньги Маринке давал тот самый человек «в положении», тьфу, то есть при деньгах, то ему также могло и не понравиться – как именно его пассия тратит его деньги. Мог и того, начать возмущаться.

Подумав, Вениамин пунктирную черту под номером папика заштриховал.

– А чем же этот жиголо промышлял? Как он выходил на богатых дамочек, вы случайно не в курсе?

– Нет, не в курсе. Но Марина говорила однажды, что Симон классно фотографирует. Поищите его в модных тусовках, среди фотографов. Думаю, это дерьмо там непременно всплывет!..

Легко сказать – поищите! Как он пробьется в эти модные тусовки, интересно? Туда ведь по входному билету не пускают, как в цирк. Туда вход – по положению, по статусу, а он у него какой? Его статус для модных тусовок не подходит. Его туда на пушечный выстрел не подпустят, в его-то мешковатом пуховике и джемпере мышиного цвета! Даже если бы путем обмана он туда и проник, дальше-то что? Начнет тыкать в каждого вьющегося возле богатых женщин парня пальцем и спрашивать – а не ты ли Симон?

– Бред какой-то! – фыркнул Вениамин и нехотя потянулся к телефону.

Начальник, невзирая на поздний час, ответил бодренько:

– Ты, что ли, Белов?

– Я. Простите, бога ради, что звоню так поздно…

– Не извиняйся, до отхода ко сну мне еще ой как далеко. Чего хотел-то? Соскучился, на работу рвешься?

– Помощь нужна, в том самом деле, из-за которого я ушел в отпуск.

– Вона как! – Шеф неожиданно оживился, будто Вениамин предложил ему участие в увлекательной игре. – Давай диктуй, что надо!

– Где-то пасется на вольных хлебах при богатых тетушках некий Симон. Знаю, что он хороший фотограф, и еще имею его номер телефона.

– Так позвони!

– Недоступен!

– Диктуй! И жди! Попробую…

Результат его проб Вениамин получил на следующий день к обеду.

– Короче, пиши! Суворовский переулок, строение восемь, второй этаж. Там у твоего Симона студия. С обеда до вечера он почти всегда там. К ночи поближе парень выдвигается на охоту. Как тебе результат?

Горделивый клекот в голосе начальника требовал немедленной награды, и Вениамин тут же принялся его нахваливать и благодарить.

– Да ладно, не вопрос, Белов! Обращайся, если могу, помогу.

И вот тут Вениамина посетила еще одна шальная мысль – вдобавок к той, что заставила его восстановить зачеркнутый телефонный номер папика.

– Что, тоже недоступен абонент? – спросил любивший всяческие интриги начальник.

– Поначалу он ответил, но после нашего с ним нелицеприятного разговора отключился.

– А о чем вы говорили?

– Я спросил, он ответил. Ответил грубо, с угрозами.

– Да? – Начальник немного помолчал. – Может, и не стоит тогда, а, Белов? Не стоит туда лезть?

– Да я лезть-то и не желаю, просто хочу узнать, что за дядя такой авторитетный? Угрожал он нешуточно.

– Ну, ну, смотри сам, – закончил начальник уже без особого энтузиазма. – Позвоню…

Пока он пробивает номер Маринкиного любовника, сам Белов, как он решил, посетит строение номер восемь, располагавшееся в Суворовском переулке. У него не было уверенности, что его пустят дальше парадного, но все же попытаться стоило.

А Горелову он ничего не скажет, сто два процента! Уж рядом с модным фотографом бывшей жене сыщика точно не было места. Маринкиным он был знакомым, и только ее…

– Василий Степанович. – Услужливая физиономия водителя заглянула в дверь его кабинета. – Домой…

– Изыди! – рявкнул Гольцов, запустив в его сторону малахитовой чернильницей.

Чернильница тяжело стукнулась о дверь, оставив на ней царапину, и беззвучно шлепнулась на ковер. Гольцов взглянул на нее неприязненно. На кой черт ему купили этот малахитовый набор? Он что, перьевыми ручками пишет, что ли? Для солидности? Для форсу? Ох, понты дешевые его достали!

А с другой стороны – он ведь сам полез с растопыренными локтями и со свиным своим рылом в калашный ряд? Сам. Никто его не неволил. И жена, Татьяна, была всегда против. Всегда уговаривала его купить домик в деревне и фермерством заняться. Она хорошая была, его жена, добрая, любила его, заботилась. Никогда ничем не попрекала. Все молча сносила – и грубость его, и девок, и запои, которые нет-нет да случались. Молча, с укором глянет, когда мокрое полотенце ему с похмелья на лоб кладет, – и все. Ни слова, ни звука.

Не выдержала Танюшка лишь единожды. Это когда он с Маринкой закрутил. Да как закрутил-то! Начал с ней на людях появляться, светские вечеринки посещать. В меха начал ее наряжать, цацки покупать. Квартиру в центре снял шикарную, обещал выкупить со временем…

– А когда? – игриво улыбалась Марина, растянувшись, как породистая игривая кошка, поперек кровати.

– Вот как только полюбишь меня сильнее, так и…

Чуть было не ляпнул тогда, что узаконит их с ней блуд. Вовремя язык прикусил, вспомнив про детей и Танюшку. Пожалел их, промолчал. Хотя мысли о том, чтобы постоянно жить с Мариной, его стали посещать все чаще и чаще. Может, так и случилось бы, ушел бы он к ней. Да Танюшка не выдержала.

– Вася, я скоро умру, наверное, – сказала она ему как-то за завтраком, когда дети уже ушли из кухни.

– Что? – Он не сразу понял, привычно отгородившись от нее газетой. – Что ты сказала?

Газету он так и не убрал. Он вообще редко в последнее время смотрел на жену. Слишком уж резал глаз контраст между Маринкиной свежей молодостью и Танюшкиным увяданием.

– Я сказала, Васенька, что, наверное, скоро умру, – повторила жена чуть громче.

Гольцов скомкал газету и запулил ее в угол.

– С дуба рухнула, что ли?! – совсем не по-светски выпалил он. – С какой это хреновни ты в ящик должна сыграть, Тань? Болит у тебя что-то?

Он пригляделся к ней. Да нет, она по-прежнему выглядит. Привычно, по-домашнему. Как его верная старая жена.