Иван Козлов - Долги отдающий

Меня страшно тяготило безделье, я не привык валяться просто так, даже этот рай мне уже наскучил. Ананасовый сок, персики, иные заморские фрукты, которые я раньше видел лишь на витринах, здесь стояли в каждой палате. Я уже с неприязнью смотрел на них.

— Доверяй, но проверяй, — говорит мне Падунец и вновь разливает по рюмкам. — Чем докажешь, что ты Гнусавый?

— Я не буду этого доказывать. Я тебе лучше докажу, что я — мастер, понимаешь? Мас-тер! Я возьму самую разбитую машину…

Федор Савельевич, прищурив глаз, смотрит на меня, потом поднимает вверх указательный палец:

— Стоп, не продолжай! Я все понял. Ты говоришь… Ты прекрасно говоришь! Я уже верю тебе. Только… Ты прости, ладно? Я слышал, что Гнусавый — у него вид как у… Ну, ненормальный он с виду. А ты — ты симпатичный парень.

— Да забудь ты о Гнусавом! — машу я рукой. — С ним — все. Он начинает тоже новую жизнь. Он сбросил лягушечью кожу и стал… Он стал нормальным.

— Нет, я тебе прибавлю. Я тебе буду платить по максимуму. Ты, парень… Дай я тебя поцелую.

— Ее целуй, — говорю я и киваю на окно. По аллейке к корпусу плывет зазноба Падунца. Высокая, длинноногая, с яркими губами. Фотомодель, да и только. Хотя не в моем вкусе. Груди почти не просматриваются, не выпячивается и то место, где у Федора Савельевича рос фурункул. Но не огорчать же человека! — Королева! — ахаю я.

— Иных не держим! — гордо говорит Падунец. — Пойдем познакомлю. И проводишь меня заодно.

У ворот стоит машина, не новый, но хороший «японец». Легкая царапина на левом крыле. Видно, кто-то из пацанов гвоздем чиркнул.

— Я тебе это в два счета устраню, Федор Савельевич.

— Не зарекайся. Краска — видишь, какая у меня краска? Хрен такой цвет подберешь. Извини за «хрен», Зоинька, Зайчик.

Мне почему-то кажется, его Зоинька в свое время и не такие слова слышала да и произносила. Малость помятое у нее лицо. Но и за это надо сказать спасибо Падунцу, может, из пропасти человека вытащил.

— Зоя, зову в свидетели! У вас будет не машина, а игрушка!

— Это мастер говорит! — опять поднимает палец Федор Савельевич. Человек из моей конторы. Ведущий специалист.

Зоя кротко и хитро, как кошечка, смотрит на меня.

— Ты, Зайчик, не смотри, что он молод. К нему, а значит, и ко мне на поклон вся Россия приезжать будет! Его Костя зовут. И все будут это знать.

— Костя! — говорю я и пробую галантно поклониться.

— Очень приятно! — мурлычет кошечка.

У беседки стоит рыжая Вика, судя по виду, ждет меня.

— Что, товарища проводили? И будете теперь скучать в одиночестве?

Проклятый страх, его даже водка не снимает. Чувствую, что трезвею. Но набираюсь мужества схамить:

— А может, на «ты» перейдем?

— Может, — смеется она. — Но не сейчас. Сперва надо выпить на брудершафт, поцеловаться, а у вас еще губы вон какие, — она притрагивается к ним пальчиками. — Болят?

Током шибает от ее прикосновения. Господи, хоть бы не упасть.

— Илья Сергеевич обещает, что скоро все будет нормально. Недели через две. Но домой можно выписываться к субботе.

— Вместе и выпишемся, — говорит Вика. — Дальше я уже худеть не хочу. Как я, нормально выгляжу?

Она разводит руки, поднимает подбородочек. Эффектнейшая женщина! Вот такие и снились мне, а я, дурак, гнал их.

— Я, кстати, завтра в Москву поеду, может, к вашим заехать? Хотя бы одежду взять, не в пижаме же вы отсюда выйдете.

Как я забыл об этом? Все, что было на мне в момент аварии, конечно, надо выбросить: окровавленные тряпки. Но и дома ничего приличного нет. Некуда мне было наряжаться. Как-то я купил один костюм, померил его и понял: чем лучше буду одеваться, тем смешней выглядеть, дома у меня джинсы, пара рубах… И потом, в квартире такой бардак, что Вика побоится переступить даже порог. Да я и не хочу, чтоб она этот порог переступала.

— Вика, а если я дам вам деньги, вы на свой вкус что-нибудь подберете мне, а?

Она окинула меня взглядом портнихи, словно сняла мерку.

— Мы не так сделаем. Деньги студенту нужны, нечего ими бросаться. Все будет о'кей! Уберите свой кошелек, потом рассчитаемся.

Из двери корпуса вышла помощница Ильи Сергеевича, Света:

— Костя. — У нее строгий голос учительницы. — Пора на процедуры.

…Несмотря на поздний вечер, на приличное количество выпитого спиртного, сон никак не приходит. Я лежу в постели в темной, неосвещенной палате и смотрю на дальние сполохи грозы. Что-то со мной происходит. Истекающего кровью, меня привозят в больницу. Делают блестящую операцию. Предлагают хорошую работу, хорошие деньги. Их не надо воровать. Мне улыбаются, со мной советуются. Значит, и так можно жить? Значит, мне просто не везло до этого? Вот пойду к Федору Савельевичу, год поработаю, оденусь, обставлю квартиру — и ну их к черту, этих Максов, Саньков, ювелирные, маски-чулки на головах. Да, с ювелирным надо что-то придумать. Не хочу, чтоб за мной долги оставались. Не спьяну это надо обмозговать, но надо!

Человека, говорят, формирует среда. Какой же я был дурак, что даже не пробовал сменить ее! Я не верил, что это возможно. Не верил до тех пор, пока не ткнули меня мордой в камни. И хорошо сделали, что ткнули! Теперь все будет не так.

Только бы утряслось дело с кольцами и браслетами.

Илья Сергеевич легонько ощупывает мой подбородок:

— Удивительный клей! Все держит и не мешает костям срастаться, понимаете? У вас тут крошево было, а сейчас — вполне приличный подбородок. Даже лучше, чем был. Без дефектов. Я выпрямил кое-что… Вот почему так настойчиво прошу у вас фотографию.

Я не любил фотографироваться, была на то причина. Лишь на паспорт щелкнулся — как без этого? С тех пор в пакетике, выданном в фотоателье, оставшиеся снимки и лежат. Куда я засунул этот пакетик, даже не помню. Придется поискать. Разве можно отказать в просьбе такому врачу!

— Приедете ко мне. — Он пишет на больничном листке дату, ставит внизу свою подпись, печать, вопросительно смотрит на меня. — Вам все это нужно? У меня ведь в основном специфическая категория клиентов, они нуждаются в моем внимании, а бумаги их не интересуют. Я одному как-то выписал больничный, так он даже обиделся: не принимайте, мол, меня, за совка. С тех пор у всех спрашиваю, не обижу ли?

— Спасибо вам за все, — говорю я. — То, что вы сделали, поверьте, я никогда не забуду.

Он удивленно смотрит на меня:

— Давно среди клиентов не встречал сентиментальных. Спасибо за доброе слово, но мы ведь с вами не навсегда прощаемся, так? Обязательно приходите, не то до конца жизни драться не сможете, челюсть будете пуще глаза беречь.

У палаты меня ждала Вика, в руках — пакет.

— Готовы к отъезду? Здесь спортивный костюм, кроссовки, все остальное в городе. У меня на квартире. Заедем ведь?