Елена Михалкова - Манускрипт дьявола

– Неудивительно, учитывая, что он воспитывал ее с детских лет.

Илюшин вывел на экран фотографию пропавшей. Бабкин посмотрел на нее и удивленно вскинул брови, вспомнив, чем увлекается эта девушка.

– Что-то у меня не стыкуется… – пробурчал он себе под нос, но Макар его не услышал – он листал записи, сделанные Сергеем во время разговора с Куликовым.

– Так, что здесь?.. Ага… Подруг нет, общается с друзьями детства. Я начинаю с них. У тебя все как обычно.

«Все как обычно» означало, что Бабкину предстоит опросить всех соседей по дому, чтобы выяснить, не видели ли они кого-нибудь накануне около полудня и не встречались ли им незнакомые люди в их подъезде. Сергей понимал, что придется обойти и соседние дома – их обитатели тоже могли что-то заметить. Бабкин надеялся на то, что кто-нибудь обратил внимание на незнакомую машину.

– Еще морги и больницы?

– Этим ее отец сам занимается. И вот еще что, – добавил Илюшин, подумав, – сфотографируй в квартире Куликовой ту стену, на которой копии страниц манускрипта Войнича. Так, чтобы каждый лист был хорошо виден. И противоположную, с рисунками, тоже – на всякий случай.

– Бестолковым делом мы с тобой занялись на этот раз, – проворчал Сергей, доставая с полки фотоаппарат.

– Почему же?

– Потому что прокуратура раскроет это дело по горячим следам за сутки. Если уже не раскрыла, пока мы с тобой разговоры разговариваем. Достаточно посмотреть записи с видеокамер на улице и в подъезде, чтобы увидеть, с кем выходила Куликова.

– Может быть, может быть… – уклончиво ответил Макар. – А может быть, и нет.

Дозвониться по телефонному номеру Максима Арефьева, оставленному Куликовым, не удалось. Зато Алексей Баренцев взял трубку сразу же, будто только и ждал звонка Макара. Впрочем, примерно так оно и оказалось.

– Я к вам подъеду, – быстро сказал Баренцев, едва только Илюшин представился. – Мне про вас дядя Аркадий рассказал. И о том, что Тошка пропала. Говорите адрес.

– Быстрый парнишка, – пробормотал Илюшин, положив трубку.

– Кто? – спросил из прихожей Бабкин, влезая в утепленную куртку на подкладке.

– Тот самый друг детства. Один из двоих. Будет здесь через полчаса.

К тому времени, когда я добрался до нужного места, лошади у меня уже не было. Пришлось продать ее одному пройдохе, который, видя бедственное состояние моего облачения и понимая, что деваться мне некуда, назвал сумму в три раза меньше той, что я просил за кобылку юного Сибли. Однако выбирать не приходилось, и пройдоха остался с кобылкой, а я – с деньгами, которые позволили бы мне довести предприятие до конца.

Да-да, именно так – предприятие! Ибо пока я скакал что есть духу прочь от Ланкастера, мой замысел созрел окончательно. Неудачу с лордом Сибли я решил рассматривать как ступень к новой жизни, и тогда все произошедшее предстало передо мной в ином свете. Умный человек всегда извлечет пользу из своих неудач, и двойную пользу – из неудач других! Второе мне особенно хорошо удается, ха-ха!

Бредя по дороге вдоль пастбищ, на которых паслись отары, я вспоминал для поднятия духа те удачные проделки, которые не только принесли мне выгоду, но и оставили после себя приятные чувства. Как-то раз, например, одна вдова из местечка Треширтон сдала мне в аренду участок земли за своим домом, который она уже не могла возделывать, а нанимать кого-то было ей не по карману. Документ подписали при свидетелях, честь по чести, и я рассчитался со вдовой сразу же, заплатив ей всю полагавшуюся сумму, чем заслужил хвалебный отзыв от местного священника, желторотого мальчишки, – он-то опасался, что я задумал какой-то подвох и оставлю старую женщину без денег. Но разве я мог! Ради стоимости жалкого надела, на котором и хороший дом-то толком не разместишь, влезать в такую сделку?! Нет, юный дуралей недооценил Эдварда Келли. Не для того я изучал право в Лондоне, чтобы ввязываться в мелочные делишки.

Вдова своей рукой вывела на бумаге разрешение использовать землю по усмотрению арендатора. Юридическая формула, которую я ей подсказал, давала мне право сделать с участком все, что угодно, включая выкорчевывание деревьев, снос строений и постройку новых. Строение там и впрямь было – древний покосившийся свинарник, в который десять лет как не ступало ни одно свиное копыто. Вдова сказала, что ничуть не жалеет о нем. На том мы и распрощались – более чем любезно. Священник, покраснев до ушей, даже счел нужным извиниться передо мной за беспочвенные подозрения, которые он питал. Конечно, я простил его, улыбаясь при этом про себя, как гиена.

С документом пришлось немного повозиться, прежде чем он приобрел тот вид, который мне требовался. Зато когда я отложил в сторону перо, передо мной лежал договор, по которому все жители местечка Треширтон передавали мне в пользование свои земли на двадцатилетний срок – конечно, с разрешением делать на ней то, что пожелает арендатор. Потребовалось вписать не так уж много – двадцать четыре имени, включая имя священника. С этим договором я и прискакал к одному из соседских лендлордов, который, как мне было достоверно известно, имел виды на Треширтон. Остальные-то земли в округе были давно поделены, а мистеру Хэммишу не хватало земель для выпаса овец. Овцы нынче прибыльны, знаете ли…

Появившись перед мистером Хэммишем, я показал ему договор и предложил взять у меня земли в субаренду. Сперва он не хотел верить, что треширтонцы согласились дать земли мне в пользование, но я убедил его. Главное – вызвать доверие. Худые люди не вызывают доверия: у большинства из них голодный взгляд, и говорят они слишком быстро, словно торопятся надуть вас. То ли дело человек полный! Такие почти всегда располагают к себе. Особенно если у них есть бумага, которая может принести выгоду обеим сторонам.

Хэммиш чувствовал свою выгоду, а потому я уехал из его поместья куда богаче, чем прибыл. Что он делал дальше со своим правом аренды, меня не касалось, но пару лет спустя случайно довелось узнать, побывав неподалеку от тех мест, чем закончилось дело.

Лендлорд предъявил договор жителям деревушки и предложил им убираться из своих домов. Те объявили бумагу поддельной и отправились к судье, однако пока суд да дело, лендлорд снес все домишки, включая домик вдовы, пользуясь самым верным правом на все времена – правом сильного.

Английские суды так же неторопливы, как гробовщики, и много воды утекло с тех пор, как треширтонцы прибежали искать справедливости. За это время Хэммиш окончательно прибрал земли к рукам, и там, где росла жимолость да щебетали птички, стали пастись дорсетские овцы. Может быть, в конце концов суд и решил что-нибудь в пользу маленьких человечков, однако к тому времени, как я покинул те края, меня это уже не интересовало.