Елена Михалкова - Манускрипт дьявола

В этом, стоит сказать, она не ошибалась. В первую же ночь, которую мы провели с ней, я показал Джейн, на что способен рассерженный мужчина. Думаю, за всю ее жизнь бедняжке никто не преподавал таких уроков.

Сперва я собирался потратить неделю на упрочение нашего с Джоном духовного родства, но потом решил уменьшить этот срок. Его супруга на мой вкус была пресновата, и потому «владение» сократилось до трех дней. Была и еще одна причина, почему я пощадил Джейн. На третий день она постучалась в дверь моей комнаты и, стоило мне открыть, без слов протянула ожерелье, которое я не раз видел на ее тонкой шейке – двенадцать ровных, крупных изумрудов сверкали в нем. Щеки Джейн алели, глаза были опущены, и, вложив украшение в мою руку, она повернулась и поспешно удалилась.

Решила откупиться от меня подобным образом? Что ж, я был не против. Уж не знаю, как она объяснила исчезновение ожерелья своему супругу, но только с того времени оно хранилось в моем тайнике.

Конечно, я был готов предоставить и свою жену в распоряжение наставника! Но Джон отчего-то не проявил прыти, когда я предложил ему разыскать Маргарет. Я не настаивал.

Но как бы ни была сильна вера Джейн в мои способности, думаю, у нее зародились кое-какие подозрения. На второй день благодаря моей привычке бесшумно передвигаться я стал свидетелем того, как Джон увещевает свою супругу «смириться и потерпеть», а она возражает, повысив голос. Но здесь Ди оказался непреклонен: за эти годы ангелы всегда вели его верным путем, ни разу не посоветовав плохого. Значит, и в этот раз Джейн должна быть послушна их воле! Когда женщина зарыдала, он, вместо слов утешения, произнес грозную речь о ее дальнейшей участи и вышел, оставив супругу в горе, а меня – в восхищении.

Я решил, что такая преданность науке должна быть вознаграждена, и потому на четвертую ночь я достал из тигля золотой слиток – итог нашего «обмена».

Вы одолели третью ступень, учитель! – благоговейно сказал я старику, вытаскивая заранее подготовленное золото из формы.

Мы одолели, мальчик мой, мы вместе! – поправил меня Джон, и на его глазах мелькнули слезы радости, когда он принял слиток.

Скажу откровенно, у меня и самого потекли слезы, но по совершенно другой причине. Много раз за эти годы меня распирало от сдерживаемого хохота, но в этот, последний раз, самообладание далось мне с особенным трудом. Когда Джон ушел, чтобы возвестить супруге благую весть, я свалился на каменный пол, корчась от гогота, и тоже вознес молитву высшим силам – в благодарность за то, что они создали дураков.

Итак, семь лет спустя после того, как я перешагнул через порог дома Джона Ди, можно было сказать без ложной скромности: я, Эдвард Келли, добился очень многого. Последний хитроумный шаг помог мне избавиться от единственного противника, которого стоило опасаться. Джейн теперь боится меня до дрожи, и правильно делает. Вдруг ангелы прикажут ей покинуть поместье и отдаться первому встречному рыбаку на побережье Темзы? Теперь-то она точно знает, кого станет в этом случае слушаться ее супруг!

И все же нельзя сказать, чтобы я был полностью доволен своей жизнью. Меня не покидает чувство, что все происходящее есть лишь прелюдия к чему-то большему, значительному, тому, что прославит мое имя в веках. Не стану скрывать, честолюбие мне не чуждо. И чем ближе я к людям, которых прославляют толпы невежд, тем сильнее во мне недоумение: за многих из них я не дал бы и пенни! Пустобрехи, годные лишь на то, чтобы беззастенчиво льстить власть имущим; наследнички огромных состояний, высокомерные и ленивые; удачливые прохвосты, умеющие из любой услуги извлечь выгоду… Где-то над ними должно найтись место и для меня, да такое, чтобы никто никогда не смел попрекнуть Эдварда Келли низким происхождением или темным прошлым. А для этого нужны богатство и официальное признание моего положения в обществе.

Ни того, ни другого мой старый наставник уже не может мне дать. Все чаще я задумываюсь о том, что наши пути должны разойтись.

Старый Джон Ди, увы, начисто лишен духа авантюризма. Его состояние заработано праведным трудом, и сам он искренне верит во все, чем занимается. Но я не готов до старости лебезить перед ее величеством, отличающейся вспыльчивым и злопамятным характером, и уж подавно не собираюсь возиться с колбами и ретортами. Будь моя воля, каждую из них в лаборатории Джона я наполнил бы ослиной мочой.

Нет, мне уготован иной путь… Поймать удачу и получить все и сразу – вот чего я желаю! Прошло то время, когда я терпеливо ждал и сносил нравоучения наставника: теперь наступила пора действовать самому.

Но Джон все еще нужен мне. Без его помощи я не смогу проникнуть в те круги, где восхождение мое станет лишь вопросом времени. О, у меня давно уже вызревает план, который позволит добиться желаемого!

Английский двор тесен Эдварду Келли, в нем я никогда не избавлюсь от клейма «помощник великого Джона Ди». Иное дело – двор Рудольфа Второго в Пражском Граде. Император покровительствует наукам и искусствам, и говорят, что художникам и ученым хорошо живется в Праге.

Но предпочтение Рудольф все же оказывает не им, а астрологам и алхимикам. Говорят, они осыпаны золотом и якобы император даже приказал высечь из мрамора скульптуры многих из них. Теперь статуи этих ученых украшают его дворец. Где вы видели такого правителя?

Я чувствую, что мой путь лежит в столицу Священной Римской империи! Однако мне необходимо, чтобы со мной отправился Джон. Прибытие одного Эдварда Келли, конечно, не останется незамеченным, но этого недостаточно. Я должен предстать перед императором так, чтобы все запомнили мое появление!

Что ж, решение принято. В Прагу!

1999 год.

Выжженные в начале мая склоны оврага уже поросли свежей травой и кустиками земляники, на которых белели мелкие цветы. Пожары прекратились, но ветер все равно разносил в воздухе отголоски запахов кострищ, приправленные пылью.

Время от времени Тошка наклонялась, надеясь найти ягоды, и каждый раз обиженно фыркала.

– Ну нету сейчас земляники, – бубнил шедший за ней следом Лешка, почесывая расцарапанный локоть. – Рано ей, понимаешь? Ты бы еще арбузы здесь поискала.

Тошка отмахивалась от него и через каждые десять шагов снова ныряла вниз, вороша кустики.

– Ну все. Пришли, – молчавший до этого Максим спрыгнул с бугорка и остановился возле полуразрушенной скамейки, притащенной сюда неизвестно кем и когда и торчащей из земли наискось, как ледокол, застрявший в льдинах.

Ребята стояли на дне большого оврага, оглядывая склоны: один отвесный, почти как скала, второй пологий, бугристый, кое-где взъерошившийся кустарником.