Елена Михалкова - Манускрипт дьявола

Король слушал, не перебивая. Когда я закончил, то взглянул на него, но лицо Рудольфа было непроницаемо.

– Кто может подтвердить твой рассказ? – спросил он.

– Молли Сайрус, моя бывшая прислуга, – не задумываясь, ответил я. – Она присутствовала при всем, что происходило в ту ночь.

Конечно, не слишком хорошо с моей стороны было впутывать в это дело малышку Молли. Но выбор прост: либо я, либо она. Надеюсь, за пособничество в убийстве ей не грозит виселица.

Недовольный тем, что я призываю в свидетели столь ничтожную особу, король нахмурился, и я торопливо добавил:

– Еще сэр Джон Ди, известный вам, ваше величество. Я разговаривал с ним незадолго до того, как отправиться к Якобу, и рассказывал о сложностях, с которыми мне пришлось столкнуться. Мой наставник дал мне несколько советов, которыми я собирался воспользоваться… Но, увы, не смог.

Рудольф в раздумье смотрел на меня, и его взгляд не сулил мне ничего хорошего.

– Помнишь ли ты место, где зарыл тело? – спросил он наконец.

– Я не забыл бы его, даже если бы захотел, ваше величество.

– Правдивость твоего рассказа проверят. Если ты не солгал… Но об этом рано говорить.

Он подал знак, и стража, окружив, увела меня.

Началось следствие. Меня расспрашивали о том, что произошло в ту ночь, когда умер Якоб, и записывали каждое мое слово. Я повторял то, что сказал Рудольфу, ибо понимал – лишь в этом путь к спасению.

О, кто бы знал, какие проклятия я призывал на голову моего знакомца, который по приказу короля – теперь это было вполне ясно – написал мне ответное письмо, в котором упоминал о благосклонности Рудольфа. Хитрый шаг! Я поверил, и сам зашел в ловушку, приготовленную королем.

Но все еще можно изменить! Я смогу убедить монарха в том, что мною руководило лишь желание передать ему тайну, которой владел хозяин манускрипта. И тогда он простит меня.

Меня привели не в ту камеру, где я был, а в комнату для допросов. Я понял это, увидев в углу писца, перед которым возвышались исписанные кипы листов. Крики, доносившиеся до моих ушей через стены, мешали собраться с мыслями. К тому же здесь стоял тяжелый, гнилостный дух, от которого даже мне, привыкшему к разнообразным запахам, хотелось заткнуть нос.

Допрашивал меня высокий узкоскулый офицер, чем-то неуловимо похожий на капитана, что арестовывал меня. Присмотревшись, я понял, что роднило их презрение, которое они не давали труда как следует скрывать. Я еще не был осужден, но в глазах этого человека уже стал преступником.

Писец записал с моих слов все, что я рассказывал о Молли и Джоне, и офицер, взяв у него лист, ушел. Меня же отвели в ту самую камеру, в которую я надеялся больше не возвращаться. Первый раз я провел в ней не слишком много времени и не успел заметить, какая сырость там царит. По стенам сочились капли влаги, земляной пол под ногами неуловимо пружинил, как бывает на берегу болота или заросшего пруда. Прутья дверной решетки, что преграждала мне выход, изъела ржавчина, но они все равно оставались прочны.

Я пробыл там долго. Сперва я вздрагивал от каждого крика, доносившегося из соседних камер, но в конце концов, обессилев, заснул на скамье, укрывшись плащом. К счастью, меня не раздели, как сидевших здесь преступников, и это вселяло надежду.

Проспал я долго. Думаю, что прошла целая ночь. Точно сказать я не мог, поскольку дневной свет не проникал в это подземелье – оно освещалось лишь чадившими в коридоре свечами. Мне принесли еду, которой побрезговала бы и крыса, и я, еще вчера вкушавший яства, в конце концов поел немного – иначе одолевавший меня голод не дал бы покоя.

Офицер, допрашивавший меня накануне, вошел в камеру, когда я не ожидал его. Мне казалось, что для допроса меня снова направят в комнату с писцом, но на этот раз никто не стал водить меня по узилищу.

– Твои слова проверены, – сухо сказал офицер, в руках у которого было несколько листов, исписанных ровным, почти каллиграфическим почерком. – Дело твое является делом особой важности, поэтому все показания записаны. Первой была найдена и допрошена Молли Сайрус, кухарка. Она показала, что никогда не заходила с тобой в дом, называемый «Хромое Копыто», не знает алхимика по имени Якоб, не видела манускрипта, написанного на неизвестном языке, и никогда не принимала участия в сокрытии трупов. Тебе есть что сказать?

Остолбенев, я слушал его, а дослушав, разразился ругательствами. Мне стало ясно, что произошло. Молли струсила! Испугавшись наказания, она отказалась подтвердить мой рассказ – в противном случае ей грозил бы суд как сообщнице. Черт возьми, я надеялся, что у нее не хватит ума сообразить это! Но она сообразила.

И еще мои деньги! Мешок, который так и остался у нее в сундуке – я не забрал его, ибо Рудольф вознаградил меня достаточно, чтобы я мог забыть о нем. Не иначе, Молли Сайрус решила присвоить его.

– Я хочу видеть ее! – крикнул я офицеру, брезгливо смотревшему на меня. – Слышите, вы?! Она солгала, маленькая дрянь! Клянусь, она солгала! Поговорите с ней… Нет, лучше пытайте ее! Под пытками она покажет правду!

У меня запершило в горле, и я зашелся в жестоком кашле. Чертова сырость! Она сведет меня в могилу куда раньше, чем это сделает подлая служанка, предавшая своего покровителя.

Сотрясаясь в приступе, я вспомнил о Джоне. Вот кто станет моим спасителем! Пусть он не может предъявить ничего, кроме моих слов, но и это перевесит чашу весов в мою пользу! Я сказал об этом офицеру, когда кашель утих.

Он усмехнулся, и усмешка его не понравилась мне. Что такое? Уж Джону-то нечего бояться, и потому он мог позволить себе быть правдивым.

Офицер достал желтый лист бумаги, исписанный тем же каллиграфическим почерком, и начал читать. Я слушал его и не верил своим ушам.

«Джон Ди показывает, что в то самое время алхимик, называющий себя Эдвардом Келли, заговорил с ним о некоем манускрипте. Эдвард Келли собирался преподнести его королю. Но слова его были туманны, а намерения не ясны. Джон Ди показывает, что пытался отговорить Эдварда Келли. Однако Келли заявил, что не отступится. Джон Ди показывает, что требовал рассказать о манускрипте. Келли в ответ отказался сообщать что-либо и исчез. Джон Ди показывает, что с тех пор видел его один раз и не имел долгих разговоров. Джон Ди показывает, что ему неизвестно происхождение манускрипта и способ его прочтения».

– Старая сволочь… – бессильно выдохнул я, дослушав до конца. – Паршивый мул! Чтоб его оскопили! Чтоб его зубы…

– Тихо! – остановил меня офицер. – Подумай, что еще ты можешь добавить. Никто не подтверждает твоих слов. Отказываешься ли ты от них?

– Нет!

Подумать только, и я еще жалел мерзавца! Я испытывал к нему нежность – я, прежде лишь насмехавшийся над ним! Меня переполняли проклятия в адрес Джона, и самым мягким было пожелание, чтоб его заживо погребли в коровьем навозе. Но, подумав об этом, я вспомнил о самом главном, что заставило меня выкинуть из головы и завистливого ублюдка Джона, и трусливую дуру Молли: