Антон Леонтьев - Часовня погубленных душ

Отец вздрогнул, как будто ему залепили пощечину. Его лицо, и без того уже багровое, сделалось лиловым.

– Надежда, не смей произносить имя этой погани в моем доме! Монстр сдох! Ты понимаешь, сдох! Я сам присутствовал… на берегу Волги… с канистрой в руке…

Его голос дрогнул и перешел в невнятное бормотание. А затем отец повалился на пол. Надя и мама бросились к нему.

Приехавшие парамедики констатировали инфаркт миокарда. Отца отправили в Склиф. Надя порывалась поехать вместе с ним, но мама настояла на том, чтобы дочка осталась в квартире, и сама вызвалась сопровождать супруга.

Надя не находила себе места. У отца случился инфаркт, причем виновата была она сама! Если бы она не задавала дурацких вопросов, если бы не огорошила его вестью, что узнала о старшей сестре Насте…

И все же Надежда никак не могла забыть о том, что ей стало известно. Оказывается, у нее имелась старшая сестра. Которой сейчас было бы за сорок. В детстве она часто удивлялась тому, что у друзей и одноклассников родители молодые, а вот ее папа с мамой по сравнению с ними уже пожилые. Мама объяснила ей как-то, что они с отцом поздно поженились. Но спустя несколько лет Надя случайно обнаружила их свидетельство о браке. И выяснила: свадьба их состоялась в далеком шестьдесят шестом. А она появилась на свет двадцать один год спустя! И только сейчас Надя припомнила: когда она задала невинный вопрос маме, почему родители так долго не заводили детей, та перепугалась и быстро сменила тему. Тот разговор как-то забылся, да и Надежда считала некорректным выпытывать ответы на подобные вопросы у собственных родителей. В конце концов, кто постановил, что надо рожать ребенка в восемнадцать лет, только выскочив замуж, а не спустя пять, десять или даже пятнадцать лет, встав на ноги, сделав карьеру и обзаведясь собственным домом?

Надя несколько раз набирала номер мамы, беспокоясь за состояние отца, но та на телефонные звонки не отвечала – ее мобильный был отключен. Чувствуя, что не находит себе места от терзавшего ее волнения и к тому же внезапно обуявшего ее любопытства, девушка прошла в комнату родителей, распахнула дверцу секретера и извлекла пачку документов.

Наверное, у отца с мамой были весомые причины не говорить дочери правду. Во всяком случае, так считали родители. Но раз уж теперь ей все стало известно, она имеет право узнать, что именно тогда случилось!

Девушка принялась просматривать старые документы. Нашла фотоальбомы – и обнаружила, что все они начинаются со снимков, на которых запечатлена сама Надя еще младенцем.

Однако на дне платяного шкафа девушка обнаружила фотоальбом, в котором не было ни единой фотографии. Только почерком мамы выцветшие подписи на блеклых картонных листах, под отсутствующими снимками. «Настя и папа на рыбалке». «Мы всей семьей на пикнике». «Воскресное путешествие за Волгу – папа, мама и дочка». «Последний звонок нашей дорогой Настюши».

Настюша! Наша дорогая Настюша!

Надежда закусила губу. Нет, не то чтобы она ревновала родителей к своей сестре, которая… которая стала жертвой серийного убийцы. Однако ей было непонятно, отчего родители скрывали это от нее. Только ли по той причине, что Настю постигла столь ужасная судьба? Или…

В прихожей послышался шум отворяемой входной двери. Надя обвела взором ворох бумаг, лежавших на ковре, на софе и столешнице, и поспешно захлопнула фотоальбом, который держала в руках. Однако было поздно, слишком поздно скрывать следы ее… преступления. Да и не хотелось делать вид, будто ее не интересует та старая история. Она имела право знать – знать всю правду, какой бы страшной и горькой та ни была!

Мама вошла в зал – вид у нее был измученный и уставший. Настя бросилась к ней и усадила в кресло. Затем помчалась на кухню и приготовила мятный чай. Вернувшись с подносом, на котором возвышалась дымящаяся чашка с ароматным напитком, заметила маму, сидевшую на софе и переворачивавшую страницы альбома, в котором не было ни одной фотографии.

– Да, да, наш воскресный поход за Волгу… – произнесла та мечтательно, словно с кем-то беседуя. – Дочка, это было так замечательно! Помнишь, ты еще тогда чуть на змею не наступила… Сначала испугалась, а потом дико хохотала, когда папа, коривший тебя за трусость, сам испугался шороха в траве…

Надя осторожно поставила поднос на столик, сообразив, что мама беседует с дочкой – но не с ней, а со своей старшей, Настей. Девушка опустилась на софу рядом с мамой и тихо спросила:

– А какой она была?

Мама, словно выйдя из транса от звука ее голоса, захлопнула альбом и бодрым голосом сказала:

– А, Наденька… Заварила мне мятного чая? Какая же ты у нас молодец! С папой все в порядке, но ему придется провести неделю-другую в больнице. Однако врачи уверяют, что он поправится. Ах, как вкусно!

Она отхлебнула чая из чашки и принялась щебетать о том, что надо завтра отнести отцу в больницу. Все это выглядело как-то фальшиво и неубедительно. Поэтому Надя повторила свой вопрос:

– Мама, я не осуждаю тебя и папу за то, что вы скрывали от меня часть своей жизни. Наверняка у вас имелись причины. Однако теперь, когда все вскрылось, я имею право услышать правду. У меня имелась старшая сестра, и я хотела бы знать, какой она была…

Рука мамы дрогнула. Женщина осторожно поставила чашку на столик.

– Наденька, прошло столько лет! К чему ворошить прошлое? Ты же видишь, к чему привело твое любопытство – отец с инфарктом в больнице…

– Мне очень жаль, что так вышло! – воскликнула Надежда, вскакивая с софы. – Я же люблю папу, очень люблю! Если бы я только знала, что мои вопросы приведут его к инфаркту… Но… Я не врач, однако рискну предположить, что на пустом месте инфаркт все же не случается. Ведь в течение двадцати пяти лет вы что-то скрывали от меня, обманывали. Утаивали тот факт, что у вас имелась дочь, а у меня – старшая сестра. Конечно, это был для вас постоянный стресс, растянувшийся на долгие годы. Стресс и страх, которые иссушали душу и грызли сердце…

По щекам Нади катились слезы. Мама поднялась, желая утешить дочку, но та воскликнула:

– Нет, мама, я хочу узнать правду! И не говори, что я не имею на это права! Ведь Настя была не только вашей дочерью, но и моей сестрой! Правда, мне не довелось ее знать… потому что у нас такая большая разница в возрасте… потому что она умерла еще до моего рождения…

Тут Надя замерла, пораженная внезапной мыслью. Мыслью до того кошмарной, что перед глазами у нее пошли радужные круги.

– Настя стала последней жертвой того самого…. Онойко… дяди Крюка…

– Не смей произносить это дрянное имя в нашей квартире! – вскинулась мама. – Не смей, дочка! Я тебе запрещаю, ты слышишь?!

– Так же, как вы с папой запретили мне знать правду? – спросила горько Надя. – В течение двадцати пяти лет вы обманывали меня!