Антон Леонтьев - Часовня погубленных душ

Борщевский ухмыльнулся, но взгляда не отвел.

– Но какое ко всему этому имею отношение я? – заявил он. – Гражданин начальник втулял тут что-то про книги, которые обнаружили в моей квартире. И про газетные вырезки о дяде Крюке. А что, запрещено разве? Я, быть может, намерен написать диссертацию об известном серийном маньяке… Выходит, по вашей логике, я поэтому попадаю под категорию серийных убийц?

– Ну, если вы невиновны, то нам, конечно же, придется отпустить вас! – вздохнул Илья, все еще глядя в глаза Борщевскому. – Вы правы: улик у нас вроде много, однако все они косвенные. Если не считать, конечно же, отпечатков ваших пальцев на стальном крюке, обнаруженном около тела последней жертвы. И следов вашей крови. И собачьих укусов на вашем теле.

Ухмылка сползла с лица Борщевского, и он пробормотал:

– И что с того? Может, я и был в лесополосе. Я подчеркиваю – может! Я же имею право там прогуляться, ведь так? Ваш свидетель с собакой, этот жирный идиот в тренировочных штанах, тоже там шлялся…

Мужчина внезапно замолчал, поняв, что сказал, чего ему не следовало говорить. И отвел взгляд! Илья понял, что находится на верном пути.

– Откуда вам известны такие детали? – спросил он спокойным тоном. – Николай Емельянович, вы признаете, что находились в лесополосе около трупа?

Дальше к допросу снова подключился молчавший до той поры Пономарев, вовлекший арестованного в перепалку, в ходе которой тот наговорил еще много лишнего. В итоге Борщевский, потеряв терпение, бабахнул скованными наручниками руками по столу и завопил:

– Черт с вами! Да, это я всех убил! Дядя Крюк интересовал меня с самого детства. А потом еще больница… В общем, я понял, что это мое призвание. Да, понял! Мне часто снился дядя Крюк, и я решил возобновить серию убийств…

Илья и Михаил Федорович переглянулись – вот оно, чистосердечное признание!

– Что вы сделали с отрезанными головами жертв? – спросил Илья. И Борщевский завопил:

– Что, что… Что дядя Крюк с ними делал, то и я сделал! Отварил их и съел! А черепа в Волгу выбросил!

Затем Борщевского словно прорвало – он стал давать показания, детально описывая то, как убивал свои жертвы.

Итак, серийный убийца разоблачен. Илья вдруг почувствовал небывалую усталость – сказывалось напряжение последних дней.

Наконец Борщевский вдруг как-то сник и замолчал. Михаил Федорович приказал увести арестованного. Когда конвоиры забрали убийцу, Пономарев потрепал Илью, своего воспитанника и помощника, по плечу:

– Молодец, Илюша! Если бы не ты, нам пришлось бы долго возиться с этим мерзавцем. А я, каюсь, слишком эмоционально себя повел. Но еще бы, на меня воспоминания накатили! А теперь можешь идти отдыхать. Топай домой и отсыпайся. Я же вижу, что тебя прямо шатает. Все, дядя Крюк в наших руках!

Илья сделал, как советовал ему Михаил Федорович – отправился домой, где его ждал верный Аяврик. Проверив автоответчик, Новгородцев убедился, что никто ему не звонил: ни одна из его пассий не сочла нужным объявиться. Но Илье было все равно. Он уже привык к тому, что при такой-то работе личная жизнь находится на десятом месте. Женщинам, конечно же, требовалось внимание, а именно для этого у него катастрофически не хватало времени.

Аяврик, налопавшись, стал тереться о ноги хозяина, а потом отправился вместе с ним в спальню. Илья, приняв душ, повалился на кровать и включил телевизор. По местному каналу шли новости – разумеется, докладывали об аресте дяди Крюка. Затем последовал комментарий «эксперта» – на экране возникла круглая физиономия Ларисы Бормотухиной. И журналистка, на чьей необъятной груди сверкала замысловатая брошь огромных размеров, принялась потчевать зрителей жареными фактами, призывая их начать сбор подписей за смертную казнь в отношении Борщевского.

– Мерзкий убийца не должен коптить небо! – призывала она, басовито подвывая и сверкая неестественно белыми зубами. – Подумайте только, он ведь вполне может еще протянуть и двадцать, и тридцать лет, причем жить-то будет на деньги налогоплательщиков! Почему мы должны терпеть это? Прежнего дядю Крюка непременно казнили бы, если бы он не покончил с собой, и та же участь должна постигнуть его жалкого подражателя…

Зевнув, Илья выключил телевизор. Комната погрузилась во тьму. Аяврик, посвистывая и фырча, лежал в ногах и мирно дремал. Хоть Илья и чувствовал себя уставшим, заснуть он не мог. Ворочаясь с боку на бок, все думал о том, что произошло в Заволжске в последние дни.

Борщевский виновен, это было абсолютно точно. Тогда почему его терзают непонятные сомнения? Илья и сам не мог сказать, в чем дело. Однако Новгородцев не мог отделаться от ощущения, что и он сам, и Михаил Федорович Пономарев что-то просмотрели. В голове стали всплывать обрывки фраз. И вдруг Илье примерещилось что-то очень важное, позволявшее увидеть происходящее в совершенно новом свете… однако именно в ту секунду он заснул.

Разбудил его телефонный звонок. Новгородцев раскрыл глаза и уставился в потолок, думая о том, что дядя Крюк, наверное, совершил новое убийство, поэтому ему и звонят в такую рань. И только мгновением позже сообразил: дядя Крюк ведь уже пойман!

– Илюша, дело приняло новый оборот! – услышал он в трубке голос Михаила Федоровича. – Борщевский умер. Официальная версия – самоубийство. А неофициальная… Ну, ты лучше ко мне сейчас подъезжай. Несмотря на субботний день, я у себя.

Михаил Федорович был в своем кабинете – ходил из угла в угол и курил. Илья удивился: Пономарев бросил курить много лет назад, пропагандировал здоровый образ жизни, и вот на тебе! Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее, раз он снова потянулся к сигарете.

– Проходи, садись, – кивнул удовлетворенно Пономарев, увидев ученика. – Кофе хочешь?

И, не дожидаясь ответа Ильи, пододвинул ему чашку. Затем, затушив сигарету, виноватым тоном произнес:

– Да, знаю, сорвался. Самому неприятно. Но это последняя!

И, смяв пачку, швырнул ее в ведро. А потом, запустив в чуб пятерню, заговорил о деле:

– В общем, Борщевского обнаружили повешенным в камере. Сидел он там не один, его специально запихнули не в одиночку – я надеялся, он будет перед сокамерниками хвастаться своими «подвигами» и, не исключено, скажет им, куда отрезанные головы дел. Потому что не верю я ему, будто он их в Волгу выбросил, наверняка схоронил в тайнике. Ты же знаешь, что настоящий дядя Крюк, то есть Онойко, тоже куда-то задевал головы своих жертв, и куда именно, мы до сих пор не знаем. И тело своей последней жертвы, Насти Панченко, непосредственно перед арестом успел надежно спрятать. Причем для родителей, конечно же, это был ужасный удар – мало того, что дочку потеряли, так ведь даже и проститься не с кем! Вот я и надеялся, что Борщевский будет бахвалиться. А вышло иначе.