Виктор Пронин - Человеческий фактор

Такие дела, ребята, такие дела.

Чтобы сделать еще довоенные дорожки Немчиновки проходимыми, переезд решили закрыть. И закрыли. И никому неповадно стало хитростью своей и наглостью пытаться объехать затор на Можайском шоссе. К оставшимся столбам переезда приварили рельсы, сквозь которые не пробьется не только герой анекдотов «Мерседес», но и другой герой анекдотов – танк «Т-34», победно пронесшийся по полям Великой Отечественной войны от Сталинграда до Берлина, и ничто не могло не только остановить, но даже замедлить его победный рывок, даже замедлить!

Так вот, не доходя сотни метров до этой немчиновской площади, Долгов нырнул в неприметную калитку, а Михасю с Аликом оставалось только запомнить номер дома, в котором проживал их клиент. Чтобы не привлекать внимания, они прошли вперед, оказались на площади, потолкались без дела, привыкая к новой обстановке, а увидев привокзальный магазинчик, вошли и купили две бутылки пива.

Тут же, у платформы, стояли врытые в землю два высоких столика. Возле одного из них они и расположились. Несмотря на невинность, сегодняшнее занятие потребовало от них и усилий, к которым они не привыкли.

Подошла бомжиха – молодая деваха с подбитым глазом, молча остановилась в нескольких шагах, не решаясь заговорить, потом все-таки осмелела.

– Мальчики, – сказала она сипловатым голосом, – может, поделитесь...

– Чем? – спросил Алик.

– А чего не жалко...

– Девочка, – страдающим голосом проговорил Михась, – скажи мне наконец... Ну почему вы все такие побитые? Кто над вами измывается? За какие грехи?

– Пиво не поделили, – девушка беспомощно развела руками. – Не хватило нам на вторую бутылку.

– И кто ж тебя вот так?

– Коляш... Он всегда такой.

– Вот тебе на две бутылки, – Михась протянул полусотенную. – Бери, не боись.

Девушка подошла осторожно, готовая каждую секунду отшатнуться от удара и тут же броситься бежать – не верила она, что вот так просто может решиться ее сегодняшняя проблема. Михась как можно дальше протянул руку, он даже купюру сложил вдоль, чтобы убедить несчастную, что не обманет, не ударит. И девушка приближалась с вытянутой рукой. Наконец кончиками пальцев она захватила бумажку и тут же сделала шаг назад.

– Спасибо, мальчики... Не осуждайте меня.

– Что ты, милая, что ты, – пробормотал Михась. Что-то в нем изменилось, раньше он так никогда не поступал. Мог, конечно, сыпануть в протянутую ладошку немного мелочи, но только для очистки совести. А тут вдруг пришло острое осознание временности всего, чем до сих пор жил. И бродяги, которые всегда были далеко, чуть ли не за горизонтом, приблизились, он почувствовал их дыхание, колебание воздуха от движения их тел, посмотрел им в глаза, и они смотрели в его глаза.

– Чего это ты? – недоуменно спросил Алик.

– Не знаю, – смутился Михась. – Накатило...

– Бывает... Там это... Вася не уедет?

– Отсюда электричка идет на Белорусский вокзал.

– Ты позвони ему... пусть к платформе подъедет.

– Тоже верно, – согласился Михась, провожая взглядом девушку с зажатой в руке бумажкой. Она уходила быстро, почти трусцой, и чуть ли не восторженность была в этом ее беге – теперь-то уж наверняка Коляш не будет бить ее по лицу кулаками.

Они взяли еще по бутылке пива, и, когда уже допивали, подъехал Вася. Он остановился чуть в сторонке, просигналил несколько раз – дескать, я на месте.

– Ну как, дело сделали? – спросил он.

– Все в лучшем виде, мужик, все в лучшем виде, – ответил Михась.

– Так что, домой?

– Вася, дорогой друг! – прочувствованно произнес Михась. – Это самое лучшее, что ты мог предложить в этот кошмарный вечер, полный опасностей, ловушек, волчьих ям и медвежьих капканов!

– Ну ты даешь, Михась! – Вася покрутил головой и, круто развернувшись на площади, рванул по улице Советской в сторону Кунцевского автоцентра, к Кольцевой дороге, к Кутузовскому проспекту – домой, домой, домой.

Да, жизнь у Михася и Алика менялась – отпадали прежние привычки, возникали новые, совершенно неожиданные. Они сами не заметили, как перестали посещать подвальчик Фатимы. Как-то испарилась в летнем московском воздухе вся его привлекательность. Не то чтобы они решили туда больше не заглядывать, нет, все было проще и необратимее – их туда уже не тянуло, и даже в голову не приходило заглянуть к красивой женщине Фатиме на кружку пива.

Погасла пивнушка.

Сразу сделалась одной из многих, ненужных и пустых. Пустых не в том смысле, что не было в них посетителей, в душевном смысле слова. Да, да, да! В любимых наших забегаловках всегда есть своя душа, свое нечто неуловимое, что дает радостную взволнованность, едва переступаешь порог, распахиваешь дверь, спускаешься по ступенькам и слышишь родной гул чужих голосов.

Так бывает, ребята, так бывает.

Приятели перестали болтать попусту, обмениваться впечатлениями о купленной колбасе, увиденной на улице девушке в необыкновенно коротенькой юбчонке, о машине с диковинными формами, мелькнувшей как-то на перекрестке, – мы все болтаем о подобных пустяках, даже не замечая этого, не придавая значения, а то и попросту не слыша друг друга.

Посуровели ребята, замкнулись, даже друг от друга отшатнулись. Словно все уже случилось, и теперь им оставалось только прятаться, скрываться, спасаться, и еще неизвестно кому повезет больше.

Такое вот примерно было у обоих состояние.

Другими словами, все получилось так, как и предполагал Епихин, решив однажды воспитать, вырастить, взлелеять своих киллеров, чтобы не нанимать чужих – алчных, продажных и безжалостных к нему же, к заказчику, кормильцу и поильцу этих наемников. Он предвидел, что ребята будут меняться, не смогут не меняться, никто не сможет не измениться в тех условиях, которые им предложены. И он великодушно, но и расчетливо давал им время привыкнуть самим к себе новым, которые получились после неизбежных в подобных случаях превращений.

А превращения продолжались.

Епихин усмехнулся про себя, когда увидел, что ребята уже проявляют нетерпение. И понял, что тянуть нельзя, как опытный тренер, он откуда-то знал – могут перегореть, дрогнуть.

И тоже готовился к решающему разговору.

Как ни предусмотрителен был Епихин, но нечто важное он все-таки упустил – не подумал о том, что жизнь все равно окажется богаче в своих проявлениях, нежели самые тонкие и глубокие его предположения. И если ей, жизни, захочется, он все равно окажется в дураках.

Нет, нет, он все делал правильно, даже изысканно, и жизнь по отношению к нему еще не приняла сурового решения, но предвидеть неожиданность он был обязан, уж коли взялся за дело столь рисковое.

Так вот разговор – состоялся разговор, а как не состояться, если к нему стремились обе стороны. Михась сидел дома, в продавленном кресле, доставшемся ему от умершей тетки, бездумно носился по телевизионным каналам, не глядя тыкал пальцами в кнопки пульта. Ни одна передача его не интересовала, он даже выключил звук и носился над странами и континентами, над морями и горами в полной тишине. И вот в этой неестественной тишине и раздался резкий визг мобильника – боясь упустить, не услышать звонка, Михась заранее поставил его на самую большую громкость, на самый резкий тембр, чтобы его было слышно из кухни, из ванной, в метро, в электричке, в уличной толпе. Он и вибрацию установил – если не услышит, как визжит зуммер, то почувствует, как мобила истерично колотится в его нагрудном кармане. Михась клал мобильник не в пиджак, а в нагрудный карман рубашки, и аппаратик бился в его сосок действительно нервно и истерично.