Виктор Пронин - Гражданин начальник

На фоне всенародной запущенности Сысцов, как и весь круг людей, к которому он принадлежал, отличался новыми вещами. Никто не видел на нем заношенных рубашек, не пользовался он обувью, побывавшей в руках пьяных мастеров из сапожных мастерских, и костюмы его не носили на себе следов безжалостной химчистки. Да, он принадлежал к тем людям, для которых приличная одежда заменяла многое – знания, остроумие, способность принимать решения быстро и держаться за них твердо. А когда был помоложе, должность и одежда вполне заменяли обаятельность при общении с женщинами. Да и женщины зачастую оказывались его подчиненными, а то и попросту прислугой – горничными, машинистками, секретарями. Ни о каком отпоре с их стороны и речи быть не могло, они прекрасно знали, что их податливость оборачивается квартирами, путевками, премиями.

Нет-нет, Иван Иванович Сысцов не был человеком глупым или подлым и на своем посту оказался отнюдь не случайно. Его задача многие годы была довольно простой – выглядеть достойно и всегда уметь найти виновного в собственных промашках. И в этом была закономерность должности и времени. А кроме того, опыт, знание явных и скрытых возможностей своего поста, знание людей, с которыми он шел по жизни несколько десятков лет, позволяли ему быть и сильным, и властным, хотя многие считали его грубоватым. Впрочем, грубоватость тоже считалась качеством если и не самым необходимым, то желательным.

Как и многие люди его круга, любил Иван Иванович подарки, гостинцы, сувениры. И не из корысти, а скорее из-за некой детскости натуры. К подношениям он относился как к забавным игрушкам. Или делал вид, чтобы даритель не слишком много о себе понимал. Впрочем, он всему этому не придавал слишком большого значения, поскольку это находилось в полном соответствии с нормами поведения. Так было принято, считалось хорошим тоном. Откажись однажды Иван Иванович от знаков уважения – и очень много людей вокруг него сразу насторожились бы и почувствовали себя в опасности.

– Вы не поверите, Иван Иванович, – начал Голдобов с выражением необыкновенной оживленности на лице, – но я нашел того человека, который владеет кубачинским кинжалом. Да, нашел! – Он приблизился к первому столу области, сдвинув бумаги с напускной небрежностью, но на самом деле расчетливо и осторожно, потому что сдвинул в основном сегодняшние газеты, установил на освободившееся место свой чемоданчик, щелкнул замочками, открыл верх и вынул продолговатый предмет, завернутый в мятую бумагу, надорванную, а местами еще и промасленную, и это тоже было продумано. Спешно и даже как бы волнуясь от нетерпения содрал Голдобов бумагу, отбросил ее в корзину, и глазам изумленного Сысцова предстал самый настоящий средних размеров кавказский кинжал кубачинской работы с позолоченными ножнами, украшенными резьбой и чернением по серебру. Узкая рукоять с массивным набалдашником была украшена двумя наростами, призванными предотвратить скольжение в руке, когда все будет залито дымящейся кровью врага, и пусть уважаемый Иван Иванович пользуется кинжалом спокойно и уверенно, он не подведет.

– К сожалению, только прошлый век, – сокрушенно произнес Голдобов. – Видел я кинжалы и позапрошлого, но... Время сделало свое дело, Иван Иванович. Может быть, они годятся для битвы, но для подарка – никак. Так что можете быть уверены – делали его не в нынешних лагерях, не зеки в промасленных фуфайках, а самые настоящие мастера в заоблачных высотах Кубачей.

– Хм, – сказал Сысцов и через некоторое время повторил: – Хм... – и были в этих его звуках озадаченность, недоверие к ценности подарка, восторг, когда и слов-то подходящих не найдешь.

– Обращаю ваше внимание, Иван Иванович, что клинок не очень тверд по нынешним временам, но выкован он в сакле, где клинки куют уже тысячу лет, ножны сделаны в соседней сакле, где тысячу лет делают только ножны... И так далее. Но не надо эту сталь недооценивать – она самозатачивается при употреблении по прямому назначению. Клинок надо почаще в дело пускать.

– Да? – недоверчиво спросил Сысцов.

– Проверьте! – И Голдобов рванул на груди пиджак, показывая тем самым натуру увлекающуюся, открытую и верную до гроба.

– Ну да... А потом отвечай за тебя.

– Чтобы проверить, не надо по ночам выходить на большую дорогу. Заглядывайте иногда на собственную кухню и рассекайте кинжалом парное мясо!

– Ну как же! Сейчас достанешь парное мясо, – добродушно проворчал Сысцов, показывая знание проблем, которыми живут простые люди. Но Голдобов пожелал истолковать его слова иначе.

– Иван Иванович, дорогой! Да я не остановлюсь перед тем, чтобы поставлять вам каждое утро хорошее мясо! Только убедитесь – этот кинжал обладает невероятным свойством самозатачивания, достигая остроты просто чудовищной!

– Ловлю на слове!

– Договорились! Кстати, вот эти стекляшки на ножнах и на рукояти... Это не стекляшки. Это камешки.

– Какие еще камешки? – Сысцов, сообразив, что на этот раз Голдобов превзошел самого себя, на всякий случай принял выражение недоверчивое и даже слегка туповатое – дескать, что ты там за ножичек притащил, о каких камешках толкуешь?

– Иван Иванович, это самые настоящие камешки. Может быть, обработаны не так, как это принято сейчас, со всякими там гранями, искрами, но именно тем они и хороши. И этот синий, и красный, и зеленый...

– Да, цвет похож на изумрудный, – протянул Сысцов.

– Объясняется очень просто, Иван Иванович, – это и есть изумруд. – А вот этот бесцветный всех перекрывает...

– Да ну тебя, Илья, ты наговоришь! – Сысцов взял кинжал и бросил его в ящик стола. – Тут есть кое-что поважнее, – он придвинул к себе папку, по всей видимости, приготовленную для разговора. И сердце Голдобова предупреждающе екнуло. – Из центральных органов, из прокуратуры и не только... Пришли письма. Отправлены они отсюда. Автор один – некий Пахомов. Он утверждает, что является твоим персональным водителем. – Сысцов замолчал, как бы предлагая разъяснить недоразумение.

– Жалко парня, – сокрушенно сказал Голдобов, обессиленно присаживаясь к приставленному столику. – Хороший был водитель и как человек тоже неплохой.

– Что с ним? – воскликнул Сысцов, и Голдобов понял – тот все знает.

– Пока я был в отпуске, произошла какая-то глупая история. В него стреляли и... убили. Думаю, шоферня свела счеты. У них там свои игры. Идет следствие, разберутся.

– Да, – Сысцов в задумчивости побарабанил пальцами по папке, сунулся было в стол, но, наткнувшись взглядом на посверкивающий кинжал, снова задвинул ящик. – Ладно. Я поинтересуюсь. Колов, надеюсь, в курсе?

– Да, он все знает. Только приехал, а меня как обухом по голове... До сих пор в себя не приду, – Голдобов вынул платок и протер лоб.