Арнальд Индридасон - Каменный мешок

Он встал, наклонился к дочери, поцеловал ее в лоб, вышел из палаты и, в глубокой задумчивости, повернул не направо, а налево. Вместо того чтобы направиться к выходу из здания, он пошел в противоположную сторону, совершенно этого не заметив, мимо других палат отделения интенсивной терапии, с окошками, задернутыми темными занавесками, где лежали, находясь меж жизнью и смертью, другие больные, подключенные к разнообразным хитроумным приборам. Эрленд понял, что попал куда-то не туда, лишь уткнувшись в тупик в другом конце коридора. Он уже было собирался развернуться и пойти обратно, как вдруг из последней палаты вышла небольшого роста женщина и от неожиданности наступила ему на ногу.

— Ой, извините, пожалуйста, — сказала она высоким, писклявым голосом.

— Не стоит, это вы меня извините, — ответил Эрленд, в недоумении оглядываясь по сторонам. — Мне же совсем сюда не надо было, я хотел выйти на улицу.

— Меня сюда пригласили, — пояснила женщина как ни в чем не бывало.

Почти лысая, полная, с необъятной грудью, едва умещающейся под лиловой блузой без рукавов, круглолицая, выглядит доброжелательно. И еще едва заметные черные усики на верхней губе. Эрленд краем глаза заглянул в приоткрытую дверь палаты — на кровати лежит, укрытый одеялом, старик, лицо изможденное, мертвенно-бледное, в ногах у него сидит женщина. Одета в шикарные меха, руки в лайковых перчатках, то и дело подносит к губам платок.

— Любопытно, что люди все еще верят в медиумов, — сказала коротышка едва слышно, словно себе под нос.

— Простите, я не расслышал…

— Меня сюда позвали, — повторила она, взяла Эрленда под руку и аккуратно отвела чуть подальше от двери. — Он умирает. Ничего нельзя сделать. Видите эту женщину? Его жена, не отходит от него ни на шаг. Попросила меня прийти, вдруг у меня получится установить с ним контакт. Он в коме, и врачи говорят, сделать уже ничего нельзя, но вот чтобы отдать наконец концы, так нет. Словно не хочет сказать последнее «прости». Она попросила меня найти его, но я не смогла его нащупать.

— Нащупать? — переспросил Эрленд.

— Ну, найти его в загробном мире.

— А-а… так вы медиум?

— Она не понимает, что он, считай, уже умер. Несколько дней назад он взял и ушел из дому и не вернулся, а потом ей позвонили из полиции и сказали, что его сбила машина на Западном шоссе. Он шел в Городищенский фьорд [48] Городищенский фьорд ( исл. Borgarfjörður) — фьорд к северу от Рейкьявика, в 70 км с небольшим. Назван по хутору Городище (Borg), основанному Скаллагримом, отцом скальда Эгиля Скаллагримссона, о котором рассказывается в древнеисландской «Саге об Эгиле». и повстречался с грузовиком. Врачи говорят, поддерживать его жизнь бессмысленно. Ну вы знаете, как это называется — смерть мозга, назад дороги нет.

Эрленд смотрел на коротышку непонимающим взглядом, и та пояснила:

— Мы же подруги, его жена и я.

Эрленд никак не мог взять в толк, что и зачем она ему говорит, этим своим странным шепотком, словно пытается составить с ним заговор против кого-нибудь. Он никогда раньше ее не видел, поэтому без особых церемоний попрощался, намереваясь оставить ее наедине с духами, но тут она снова схватила его за руку:

— Постойте-ка.

— В чем дело?

— Я говорю, постойте.

— Прошу прощения, но это совершенно не мое дело…

— Я вижу мальчика, он идет сквозь пургу, — сказала коротышка.

Эрленд снова не расслышал.

— Я говорю, тут рядом с вами мальчик, он идет сквозь пургу.

От удивления Эрленд раскрыл рот и круглыми глазами уставился на нее, одновременно отдернув руку, словно обжегся.

— Что вы такое сказали?!

— Вы знаете его? — спросила женщина.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — грубо отрезал Эрленд и зашагал прочь, на свет, к выходу.

— Вы только не беспокойтесь, — крикнула женщина ему вслед. — С ним все хорошо. Это ничего, что так случилось. В этом никто не виноват, понимаете? Он никого не винит.

Эрленд замер и повернулся обратно, лицом к коротышке, едва заметной в конце коридора. Вот же пристала как банный лист!

— И уж если на то пошло, что это за мальчик? — спросила женщина. — Отчего он тут, с вами?

— Нет никакого мальчика! — заорал Эрленд. — Понятия не имею, что за чушь вы несете! Не знаю, кто вы такая, и не знаю никаких мальчиков! Оставьте меня в покое!

Повернулся к ней спиной и зашагал прочь.

— Оставьте меня в покое, — прошипел он сквозь сжатые зубы.

В штабе американского контингента, расквартированного в Исландии в годы войны, служил офицер по имени Эдвард Хантер. Один из немногих, он остался на острове после окончания войны. Джим, секретарь британского посольства, нашел его без большого труда, связавшись с американскими коллегами и попросив составить для него список военных, британцев и американцев, которые имели отношение к гарнизону на Пригорке и были еще живы. Список оказался довольно короткий. Большинство британцев, побывавших в Исландии, сложили головы кто во время африканской и итальянской кампаний, кто во время высадки в Нормандии в 1944 году. Из американцев, служивших на острове, в боях погибло лишь малое число, а большинство дослужило в исландском гарнизоне до конца войны, а затем вернулось на родину. Но кое-кто, как Эдвард Хантер, нашел в стране саг любовь и остался здесь, со временем вступив в исландское гражданство.

Рано утром в квартире Эрленда раздался звонок из британского посольства. Представившись, секретарь Джим перешел к делу:

— Я поговорил с коллегами-американцами, и они дали мне координаты этого Хантера. Я решил сэкономить вам немного времени и сам ему позвонил. Надеюсь, вы постфактум не возражаете.

— Нет, конечно, спасибо большое, — сонным голосом отозвался Эрленд.

— Он живет в Тюленячьей бухте. [49] Тюленячья бухта ( исл. Kópavogur) — фьорд и одноименный город, южный сосед Рейкьявика, часть столичной агломерации.

— А в войну?

— Этого я не спросил.

— Ага, но сейчас живет здесь, ага, м-да, — сказал Эрленд, протирая глаза.

Спал он ночью неважно, все время просыпался, да еще эти кошмары. И еще эта коротышка лысая, из отделения интенсивной терапии, никак из головы нейдет. Он-то сам не верил ни в каких медиумов-шмедиумов, во всю эту бредятину про разговоры с духами покойных и прочую загробную ерунду, в то, что кто-то там видит что-то, недоступное глазу простых смертных. Он считал, что вся эта братия — самые обычные шарлатаны, хитроумные обманщики, которые умеют незаметно выуживать из людей информацию о покойном, составляют себе картину его личности по домашней обстановке, одежде и так далее, а затем сооружают из всего этого в меру правдоподобную историю, которую и излагают доверчивым нанимателям; в половине случаев попадают в яблочко, в половине — в молоко. В общем, в чистом виде подбрасывание монетки, только с фейерверками. Эрленд на все это смотрел как на банальное, наглое мошенничество и не уставал сообщать свое мнение коллегам, особенно Элинборг, и неспроста. Она-то верила во всю эту мишуру, в медиумов, в жизнь после смерти, и как-то ее угораздило Эрленду в этом признаться — она почему-то решила, что он из тех, кто тоже верит в подобную чушь. Наверное, потому, что он родом из глухомани. Роковая ошибка! Сверхъестественное Эрленд на дух не переносил. Но что-то все-таки было в этой коротышке из больницы, да и сказала она нечто такое, что Эрленд никак не мог выкинуть из головы. Какой уж тут сон, в самом деле.