Антон Леонтьев - Шоу в жанре триллера

Послышался кудахтающий смех, чей-то увещевающий шепот. Марта замерла. Ну почему они с ней так? Она разве виновата в том, что у нее такая внешность? Будь ее воля, она завтра же избавилась от этой ненавистной оболочки.

– Вий! Сгинь, нечистая сила! – подвывая, нараспев произнес третий голос.

Потом грянул смех. Самое страшное, что смеялись все. Одноклассники. Их родители. Даже директриса на сцене, которая была на грани истерики из-за такой дикой выходки, растянув пурпурные губы, обнажила мелкие желтые зубы в ухмылке.

Марта поняла – все ее ненавидят. Они сами не знают, почему, но – ненавидят! Потому что она для них – Вий. Потому что у нее искореженная губа. Потому что им надо кого-то ненавидеть.

Но и она ненавидит их всех! И желает им одного – смерти!

Смех смолк так же, как и возник. Директриса взяла себя в руки, завуч объявила следующую фамилию. Статус-кво был восстановлен, все решили сделать вид, что ничего не произошло, и праздник пошел своим чередом.

Марта стояла на сцене, не зная, что делать. Очередной выпускник пробирался к сцене, и тогда она решилась. Марта подошла к микрофону, директриса в беспокойстве посмотрела на нее. Девушка не планировала никакого прощального слова, но она должна ответить на всеобщую ненависть!

– Я хочу кое-что сказать, – произнесла хриплым, срывающимся голосом Марта.

Все замерли. Оказывается, этот казус природы умеет еще и говорить!

– Митюхович, – попыталась вставить завуч, нервно кусая губы. Вроде бы неприятный инцидент был сглажен, а теперь эта дура хочет раздуть его.

Опять возобновились смех и улюлюканье с задних рядов. Свет бил Марте в глаза.

– Вы все меня ненавидите, – выпалила она. – Все!

– Митюхович! – заговорила, спеша к ней, директриса. – Прекращай, хватит, довольно!

Но Марта продолжала:

– Вы ненавидите меня за то, что я не такая, как все. Для вас я – уродина, корова, жаба… Вий!

Директриса, замерев на полпути, запустила пальцы в монументальную прическу. Она не знала, что делать. Не оттаскивать же от микрофона эту дуру, да с такой и не справишься, весит полтора центнера!

Вечер был окончательно сорван, и, если о произошедшем станет известно наверху, ее снимут. Снимут из-за какой-то… Она оглядела расплывшуюся фигуру Марты в нелепом розовом платье с рюшечками. Боже, и почему мать Митюхович не сделала своевременно аборт?

– Но вы все поплатитесь! – Голос Марты окреп. Смешки в зале стихли, почему-то у некоторых от ее слов пробежал мороз по коже. – Вы поплатитесь за это! За свою ненависть ко мне! Все! Все! Все вы!

Ничего больше она сказать не успела. Да и не хотела. Ее вежливо, но настойчиво оттеснили от микрофона завуч и трудовик.

Марта видела разъяренное лицо директрисы, которая, схватив ее за локоть, попыталась столкнуть со сцены. Марта вырвала руку из ее цепких пальцев и бросилась вон из актового зала. Промелькнули пустые темные коридоры. Девушка оказалась на улице.

Только там спокойствие вернулось к ней. Она сказала все, что хотела. Но разве от этого что-то изменилось?

Июньская гроза была в самом разгаре, потоки воды стекали по лицу Марты, ее била нервная дрожь. Марта взглянула на освещенные окна школы. Те, кто ее ненавидел, продолжали веселиться и праздновать.

Она не знала, сколько длилось непонятное состояние оцепенения. Марта слышала, как из открытых окон доносится веселая музыка. О ней забыли. Она никому не нужна, никто даже внимания не обратил на то, что творится с ней.

Молнии прорезали фиолетовое небо, которое больше походило на уродливое морщинистое лицо. На ее собственное лицо.

Именно в этот момент, чувствуя, как струи дождя хлещут по телу, Марта ощутила покалывание в пальцах. Дар снова вернулся к ней!

Голова начала раскалываться, как будто по ней молотили топором. Марта представляла себе то, что давно жило в ее страшных мечтах. Здание школы, охваченное пламенем. Людей, которые выпрыгивают из окон и падают на асфальт. Неужели все это произойдет сейчас?

Кроваво-красный зигзаг молнии расколол небо надвое. Послышалось шипение, которое моментально сменилось несколькими взрывами. Марта распахнула глаза.

Так и есть: молния ударила в крышу школы. Но это только начало. Здание погрузилось во тьму, послышались недовольные крики, музыка стихла. И вдруг темные коридоры залились призрачным светом.

Марта не сомневалась – это она сделала так, чтобы молния ударила в здание. Это она сделала так, чтобы здание охватил огонь. Крыша была объята пламенем, и с неожиданной скоростью огонь распространился по всей школе.

Почти одновременно вспыхнули все помещения, и те, кто потом давал показания, утверждали, что это не могло быть коротким замыканием или результатом удара молнии. Марта стояла на теннисной площадке и дико хохотала. Она уже не чувствовала того, как дождь хлещет по ее лицу. Стекла начали трескаться от неимоверной жары. На последнем этаже появилась чья-то фигура, отчаянно замахала руками. Затем спикировала вниз, на асфальт. Несколько учеников, задыхаясь и кашляя, выбежали из школы. Крики переросли в вопли, еще несколько человек в панике перелезли через подоконник и неловко, как большие куклы, полетели вниз.

Марта сполна насладилась увиденным. Вокруг нее бегали люди, что-то кричали, суетились, пытались хоть как-то облегчить страдания обожженных и покалеченных. Марта поняла, что они – все они! – поплатились за свои издевательства над ней.

К горящему зданию школы были стянуты практически все городские машины «Скорой помощи» и пожарной команды. Несмотря на их героические усилия, школа продолжала гореть. Казалось, что ливень, который только усиливался с каждой минутой, не тушил, а, наоборот, усиливал пожар. Спастись смогли немногие, и все те, кто находился в актовом зале или под музыку расслаблялся в спортзале, погибли.

Марта знала, что все, кто смеялся над ней, кто называл ее Вием, теперь мертвы. Взглянув на то, как одноклассников и учителей с обугленными лицами и переломанными конечностями бережно несут в машины «Скорой», Марта побрела домой. Аттестат насквозь промок, но ее это не волновало. Навстречу ей бежали люди, желая чем-то помочь пострадавшим. Марта знала, что многим помощь уже не требовалась.

Дома она застала в стельку пьяную мать. Клавдия, тупо уставившись в орущий на полную громкость телевизор, сидела в обнимку с двумя пустыми бутылками. Проводив Марту бессмысленным мутным взором, она опять прильнула к телевизору.

Марта прошла к себе. Дело сделано. Может быть, ее месть была излишне жестокой, но все дело в ее даре. Она не может контролировать его, поэтому последствия получаются такими разрушительными.

Марта еле дождалась утра, собрала небольшой чемодан: поезд уходил в девять. Мать валялась на диване, распространяя вокруг себя тяжелый запах перегара. Марта накинула на нее одеяло и постучала в дверь спальни бабушки. Та была единственной, кого Марта любила.