Антон Леонтьев - Шоу в жанре триллера

– Кажется, все прошло на уровне, – заметил режиссер, прижимая к себе Юлиану. – Мэр явно не ожидал такой помпы. Но нелишне им напомнить еще раз, кто я такой.

– Марк, твой подарок просто чудо! – сказала Понятовская, касаясь сверкающего колье с непомерными камнями. – Если ты будешь дарить мне подобные вещи каждый раз, когда я попаду в больницу, то готова оттуда месяцами не вылазить!

Я едва не поперхнулась булочкой. Вот она, вся любовь между Марком и панночкой Юлианочкой – определяется стоимостью и количеством каратов.

– Я рад, что тебе понравилась эта безделушка, – произнес довольный Михасевич. Я злобно подумала, что такая безделушка стоит не меньше ста пятидесяти тысяч долларов.

Я постаралась разбудить профессора кислых щей. Безрезультатно. Что же, пусть дрыхнет на диване, ночь была довольно теплой, хотя чувствовалось еще ледяное дыхание уходящей зимы.

– Ты не видела Настю? – спросил Михасевич, обращаясь ко мне. – Несносная девчонка! Сколько раз ей говорил, чтобы ложилась не позже десяти. Все носится где-нибудь, еще подхватит простуду!

– Наверняка уже спит, – сказала томным голосом Понятовская. – Марк, не волнуйся ты так, я сейчас ее проведаю…

Я доела булочку и подумала, что настал момент удалиться к себе в будуар, немного сна перед поездкой в родные пенаты мне не повредит. Вдруг я услышала встревоженный голос Юлианы. Панночка стояла на верхнем лестничном пролете и в испуге сообщала мужу:

– Марк, ее нет в спальне! Постель не смята! Марк, где Настя?

Михасевич несколькими прыжками преодолел ступеньки и оказался на втором этаже. Тоже мне родители, ребенка потеряли! Во время праздника ни Марк, ни Юлиана не заботились о дочери, стараясь в первую очередь поразить местный бомонд своим величием и богатством.

Профессор кислых щей, почмокав губами во сне, сполз с дивана. Я, кряхтя, уложила его горизонтально. Надо бы найти одеяльце и накрыть ученого. Я отправилась наверх.

В этот момент до меня донеслись громкие голоса. Режиссер, со странным выражением лица, спускался по лестнице. Заметив меня, он нетерпеливо махнул рукой.

– Ее нет, ты понимаешь, ее нет! – сказал режиссер возбужденно.

– Кого нет? – спросила я, не понимая до конца, в чем дело.

– Серафима, до чего же ты тупая, сил моих нет! Моей дочери, Насти, нет в спальне! Уже три, а ее нигде нет! – закричал Михасевич.

Я подумала, что на Марка вновь накатывает приступ знаменитого михасевичевского безумия. В прошлом мне приходилось несколько раз сталкиваться с таким припадком: один раз это едва не закончилось для меня трагически, и я сразу же подала на развод.

– Я думаю, что нам нужно внимательно осмотреть дом, – посоветовала я. – Девочка могла просто уснуть в библиотеке или еще где-то…

Эти слова, казалось, мгновенно успокоили режиссера. Он первым зашел в библиотеку, включил свет. Никого. Пустые кожаные кресла, стол, полки с золочеными переплетами. Затем мы прошли в зимний сад. Также никого. Мерное журчание небольшого фонтанчика, под ногами скрипела земля. Тяжелый запах отцветающих орхидей.

– Где она, Марк? – произнесла Юлиана, спускаясь в шелковом халате с драконами по лестнице. Белокурые волосы Понятовской были собраны в пучок, на лице блестела болотисто-зеленая косметическая маска.

– Где-то в доме, – раздраженно проговорил Михасевич. – Эй, чего вы стоите, как бараны, помогите мне найти Настю! – он обратился к нескольким артистам и сценаристам, которые сидели в малой гостиной. Те были озадачены резким тоном и непонятной сменой настроения Марка Михасевича.

– Никакой паники, – произнесла я, чувствуя, что в душе у меня нарастает тревога. Часы в большой гостиной зашипели и пробили половину четвертого.

Режиссер вздрогнул, как будто заслышал шаги смерти. Понятовская, заломив руки, стояла в картинной позе. Но по глазам было видно, что Юлиана на самом деле очень напугана.

– Все ищем Настю, – провозгласила я. – Она может быть только в доме, никуда деться не могла. Поэтому давайте разделимся и методично обыщем все закоулки.

Так и поступили. Вначале были осмотрены все жилые помещения. Настю звали по имени, но девочка не откликалась. Режиссер заглянул в комнату Кирилла. Тот спал, повернувшись к стенке. Отец бесцеремонно включил свет, подошел к подростку, растормошил его. Кирилл, близоруко щурясь на свет, спросил, в чем дело. Да, мой бывший муж не отличался тактом и хорошими манерами.

– Ты видел сестру? – задал он мальчику вопрос.

Полусонный, взъерошенный Кирилл присел на кровати и хрипло ответил:

– Разумеется, видел. Я что, ей сторож? Она, как и все, вертелась на этом празднике в честь моей разлюбезной мачехи Юлианы…

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не называл мать Юлианой! – вспылил режиссер, подошел к одежде, которая была раскидана по ковру, швырнул Кириллу в лицо джинсы.

– Одевайся, нечего дрыхнуть. Поможешь искать Настю.

– Я буду называть Юлиану именно Юлианой, – равнодушно заметил подросток. – Ее что, Феклой зовут? Она мне не мать, а твоя вторая жена. У меня с ней разница всего в…

– Заткнись! – взревел Марк Казимирович, подскочил к сыну и схватил его за худые плечи. – Ты, мерзавец, вечно противоречишь мне! Я твой отец, ты жрешь мой хлеб…

Я видела: еще немного, и Михасевич сорвется. Он был на пределе, глаза горели, лицо налилось кровью. Поэтому я подошла к режиссеру, оторвала его от сына и тактично произнесла:

– Марк, пусть Кирилл останется у себя и спит, уже почти четыре. Мальчик все равно нам не поможет.

Михасевич обернулся и с необыкновенной злобой взглянул на меня. На секунду мне показалось, что Марк сошел с ума и растерзает и меня и подростка на месте. Но пелена спала с глаз режиссера.

– Ты, Серафима, права, – сказал он хрипло. – Пусть этот трутень остается в своей комнате и не путается под ногами.

Кирилл сидел на кровати, подбирая монеты, ключи, брелок и прочую мелочь, вывалившуюся из карманов брюк, которые отец швырнул ему в лицо. Я поддела валявшиеся очки, отряхнула их от налипшей грязи и со скорбной улыбкой подала подростку. Тот, никак не отреагировав на вспышку гнева отца, тусклым голосом произнес:

– А теперь, отец, если не возражаете, идите отсюда. Вам нужно искать Настю, не так ли? Серафима Ильинична, спасибо!

Мне было до слез жаль мальчика. Михасевич калечит судьбу сына, но я ничего не могу поделать…

Михасевич, который застыл на пороге, повернулся к Кириллу. Я поспешно ухватила режиссера за локоть. Марк, выпустив пар, стремительно вышел из спальни сына и с оглушительным треском хлопнул дверью.

Да, не хотелось бы мне родиться в клане Михасевичей!

– Я упустил что-то в его воспитании, – злым тоном поведал он мне. – Вот ведь вырос лоботряс. Пороть его нужно каждый день, пороть нещадно, до крови, тогда, может, и толк получится. Меня отец, пока мне двадцать не стукнуло, лупил, и ничего, я стал человеком.