Антон Леонтьев - Под маской хеппи-энда

– Мадам президент, – подал наконец голос негласный лидер демократов, сенатор из Невады, мнение которого Кэтрин всегда ценила и который менее всего мог быть заинтересован в ее отставке. – Мы... Вы не можете больше тянуть кота за хвост. Надо принять решение!

И даже ты, Брут, подумала грустно Кэтрин. Ее предали абсолютно все: кто-то верил глупым слухам касательно того, что она причастна к смерти мужа и приложила руку к тому, чтобы скрыть правду (но не могла же она тогда объявить на весь мир, что президента убили в любовном гнездышке, где он развлекался со своей пассией!), кто-то считал такие слухи чушью, однако рассматривал как подходящий предлог, чтобы свалить ее, первую женщину – президента Америки.

– Я приняла решение, – сказала Кэтрин и обвела всех присутствующих взглядом. Заметила странную улыбку на лице своего вице-президента. Ну, чего бы ему не радоваться, теперь он займет ее кресло... – Я ухожу в отставку.

По Овальному кабинету прокатился вздох облегчения. Вот какие они, ее сподвижники и соратники! Когда она на коне, вьются около нее, лебезят и восхищаются, а стоит угодить в непростую ситуацию, нашептывают на ухо: «В интересах страны и народа вы должны решиться на трудный шаг, мадам президент!»

Лидер сенатского большинства сказал:

– Мудрое и своевременное решение, мадам президент. Вам не стоит затягивать с этим. Лучше всего обратитесь с краткой речью к нации перед тем, как объявите о своем решении. А потом, в прямом эфире, к присяге будет приведен новый глава государства, новый президент Джеффри Мильдред Гриффит. Значит, потребуется федеральный судья. Пошлите за главой Верховного суда...

«У них уже все продумано, у них уже все просчитано», – подумала Кэтрин и ощутила вдруг небывалую усталость.

Она бы никогда не приняла решение сдаться без боя, стала бы бороться, но... Но она – президент и не может себе позволить перепалок с противниками, объяснений в прямом эфире и уверений, что ее оклеветали. Если ей суждено уйти, то она уйдет с высоко поднятой головой и по своей воле, не дожидаясь позорного импичмента.

– Эфир через полчаса, – сказала она, и это была не просьба, а приказ. – А теперь прошу вас, леди и джентльмены, оставить меня одну!

Все поспешно вышли из Овального кабинета, оставив Кэтрин в одиночестве. Она взяла фотографию Тома, провела по рамке пальцем и сказала:

– Ах, Том, возможно, ты был прав, я просто не способна занимать этот пост. Знаешь, а ведь мне тебя не хватает... Хотя ты был, конечно, еще тем прохвостом!

Мадам президент взглянула на фотографию дочери Марши и подумала, что незадолго до смерти Тома приняла решение сообщить ему правду – рассказать, что отцом Марши является не он, а преподобный Дон Роуз. Так она хотела отомстить мужу за многократные унижения, так она хотела обрести желанную свободу... Причем она хотела сделать это и в своей автобиографии, даже тайно встречалась в Нью-Йорке с могущественным издателем... Да, для Тома новость стала бы страшным ударом. Но потом Тома убили, и Кэтрин поняла, как мелочна и глупа была ее затея. Том умер, она осталась в одиночестве, и никто не мог спасти ее – Том всегда будет ее тенью, будет преследовать ее даже из могилы, не даст ей стать счастливой с Доном...

Но что это она рассиропилась? Надо подумать, что сказать в прямом эфире. Хотя наверняка и на такой случай имеется какая-либо речь, заботливо подготовленная референтами, помощниками и секретаршами.

Раздался зуммер селекторной связи, вырвавший Кэтрин из раздумий.

– Мадам президент, – услышала она голос секретарши, – звонок из Москвы. Господин президент России желает переговорить с вами. Причем немедленно!

Не хватало еще, чтобы русский принялся сейчас излагать ей свою точку зрения касательно иранской проблемы, независимости Косова или, чего доброго, справляться о том, стабильно ли политическое положение в Америке...

– Соединяйте, – приказала Кэтрин и взяла трубку другого телефона, подслушать который был не в состоянии никто, в том числе те же самые русские.

– Хэллоу, Кэтрин! – услышала она голос русского президента – говорили они без переводчика, благо русский брал частные уроки английского и за пару лет освоил его на приличном уровне. – Я хочу сообщить кое-что занимательное...

В тот самый момент, когда Миггс воткнул мне в руку шприц, в дверь палаты постучали. Агент Секретной службы, выдернув иглу, раздраженно сказал:

– Ну, что еще такое?

Дверь распахнулась, на пороге возник санитар с тележкой.

– Не сейчас! – заявил Миггс. – И вообще, что ты здесь делаешь? Куда только смотрит охрана?

– Думаю, в потолок, – раздался голос, показавшийся мне знакомым.

Санитар, совершив невероятное сальто-мортале, нанес Миггсу удар по кадыку. Агент захрипел, рванул было пистолет из висевшей под мышкой кобуры, но последовал еще один удар, сопровождавшийся сухим треском костей.

Миггс осел на пол. Санитар стащил кепку – и передо мной предстал не кто иной, как преподобный Дон Роуз.

– Преподобный, – пробормотала я испуганно, – вы что, обладаете способностью в виде призрака являться ко мне с того света? Но разве призраки владеют приемами восточных единоборств?

А священник, потрепав Миггса по шее, сказал:

– Жить будет, но сейчас он в полной отключке. Агент нам еще пригодится, потребуются его признательные показания, чтобы обелить Кэтти. Я не призрак!

– Но ведь вы остались в подвале, там вспыхнуло пламя... – залепетала я, чувствуя небывалую радость.

Преподобный вытащил из кармана Миггса ключи от наручников и, освобождая меня, усмехнулся:

– Неужели бы я остался там? Конечно, нет! Как и вы, я сбежал – ведь в подвале имеется еще один выход. Да, да, выход, как я понял еще во Вьетнаме, есть всегда!

Он распахнул дверь и вкатил кресло-каталку.

– Прошу, мэм, – произнес он тоном санитара. И добавил чуть тише: – Пока Миггс и его подручные пребывают в глубоком нокауте, мы должны покинуть клинику.

Усаживаясь в каталку (простреленная нога неимоверно болела), я спросила:

– И зачем вы делаете все это, преподобный?

Посерьезнев, священник ответил:

– Они хотят уничтожить Кэтти, но я им не позволю. Да, я виноват в гибели Тома, но убить Кэтти не дам! А теперь держитесь покрепче. Полный вперед!

– Мадам президент, до прямого эфира осталась минута! – сообщил один из телевизионщиков.

Кэтрин Кросби Форрест, первая женщина-президент за всю историю США, сидевшая за столом в Овальном кабинете, посмотрела в камеру, что стояла напротив нее. Всего лишь шестьдесят секунд, и начнется прямой эфир из Белого дома. Прямой эфир, во время которого она объявит, что уходит в отставку. Часы показывали два сорок пять ночи.