Антон Леонтьев - Вилла розовых ангелов

В течение последующих нескольких дней Оля больше ничего не слышала от научного руководителя, и они с мамой решили, что Щубач потерял интерес к истории с Садовниковым. Но в самом конце июня Оле позвонила Инга, одна из молодых преподавательниц кафедры.

– Лев Миронович просил передать тебе, что завтра в двенадцать состоится заседание кафедры, последнее перед началом отпусков, – сказала Инга, и в ее голосе Оля уловила тревожные нотки.

– А что произошло? – поинтересовалась девушка. – У нас заседания каждый второй понедельник, в этом месяце уже прошло...

– Да итоги сессии вроде бы подводиться будут, – добавила Инга. – И аспирантов аттестовывать...

– Странно, – проронила Оля, – и это тоже было.

Помолчав, Инга осторожно спросила:

– А что у тебя произошло с Щубачом? А то он в последние дни злой как черт. И на твою фамилию реагирует, как бык на красную тряпку.

Ольга не стала посвящать Ингу во все подробности произошедшего, ограничившись парой слов о том, что у нее возникли разногласия с деканом по поводу второй главы диссертации.

– А, вот оно что... – немного недоверчиво протянула Инга, самая активная сплетница на кафедре. – Тогда понятно, почему он просил тебе вот что еще передать: тебе завтра потребуется сделать на заседании доклад о работе за второй год обучения в аспирантуре. Одним словом, ты должна поведать народу о том, сколько чего тобой обработано и написано.

– Я же в мае докладывала, – ответила Ольга. – В числе прочих аспирантов. А завтра еще кто-то отчитываться будет или только я?

– Мне об этом ничего не известно, – проворковала Инга, но по ее тону было понятно, что она недоговаривает.

Не принимая близко к сердцу очередную причуду Щубача, Оля нашла доклад, который делала полтора месяца назад на заседании кафедры. Она зачитает его еще раз – в тот раз Щубач хвалил ее, и коллеги единогласно аттестовали ее, как, впрочем, и других аспирантов.

Как и требовалось, на следующий день она появилась на кафедре без четверти двенадцать. Дамы, завидев Ольгу, прекратили разговор и уставились на нее, будто увидели Тень отца Гамлета. Оля одарила их милой улыбкой. Преподавательницы зашушукались – они ее недолюбливали, считая выскочкой (ни одна из них не имела ученой степени, числясь в вечных соискательницах), и опасались того, что, защитившись, «эта Данилина», чего доброго, станет доцентом, а потом, того и гляди, займет кресло заведующей кафедрой.

Все расселись в большой комнате, дожидаясь появления главного действующего лица – Льва Мироновича Щубача. Он был одним из двух ведущих преподавателей, в течение нескольких месяцев совмещая посты декана и завкафедрой. Потом он милостиво предложил в руководители кафедрой Наталью Богумиловну Егозину, одну из немногих, кто обладал кандидатской степенью, и та была рупором всех приказаний Щубача, исполняла его волю и никогда не проявляла инициативы, бегая по десять раз на дню в деканат, чтобы узнать мнение Льва Мироновича по тому или иному пустяковому вопросу. Работники, исповедовавшие принцип, что инициатива наказуема, Щубачу и требовались.

Часы показывали четверть первого, когда дверь на кафедру открылась – появился облаченный в дорогой костюм цвета горчицы декан. Лев Миронович никогда не приходил вовремя, искренне полагая, что настоящий шеф должен заставить подчиненных с трепетом ожидать его августейшую персону.

– Наталья Богумиловна, можете начинать, – заявил он и расположился в большом кожаном кресле, которое никто не имел права занимать, кроме него самого – все остальные преподаватели ютились на стареньких колченогих стульях.

Егозина, блеклая, косноязычная дама с вечно испуганным выражением вытянутого овечьего лица, открыла заседание кафедры. В течение последующего часа все откровенно зевали, вполуха внимая тому, как каждый из преподавателей повествует о результатах завершившейся сессии и закончившегося учебного года. Когда очередь дошла до Оли, она быстро сообщила об успехах своих третьекурсников. Щубач, который до того, закинув ногу на ногу, безучастно сидел в кресле, оживился и скрипучим голосом задал вопрос:

– А студенты, которые получили «неудовлетворительно», у вас имеются?

– Насколько мне известно, уже нет, – ответила Ольга.

Лев Миронович сверкнул стеклами очков-хамелеонов и хмыкнул. Поочередно взгляды всех членов кафедры обращались к круглым часам, висевшим на стене. Всем в тот жаркий, тягучий день хотелось одного – как можно быстрее покончить с рутиной и с чистой совестью отправиться в отпуск до конца августа.

Наталья Богумиловна в течение получаса с ненужными подробностями, заикаясь и смолкая, путаясь в словах и углубляясь в никому не интересные детали, рассказывала о том, как она преподает фонетику французского языка на первом курсе. Коллеги в душе проклинали нудную Егозину, желая одного – чтобы она побыстрее смолкла.

Заведующую кафедрой прервал Щубач. Наталья Богумиловна так и осталась сидеть на стуле с раскрытым ртом, когда Лев Миронович заявил:

– С фонетикой все ясно, Наталья Богумиловна. Благодарю за чрезвычайно информативный доклад, однако перейдем к следующему пункту повестки дня – к аттестации аспирантов.

Оля обвела взглядом присутствующих. Ей показалось, что они посвящены в некую тайну, которая неизвестна ей одной.

– Как известно, аспиранты уже делали доклад о своей работе в мае, – заявил Щубач, – и все они были по результатам данных сообщений и с учетом мнения их научных руководителей аттестованы. Все – кроме одного человека. Кроме вас, Данилина!

Ольга вздрогнула – о чем ведет речь Щубач? Он же месяц с лишним назад поставил подпись под ее годовой аттестацией, и она сама отдала эту бумажку в отдел аспирантуры. И тут Оле вспомнилось, с какой легкостью Лев Миронович перечеркнул оценку, исправив ее на положительную, в экзаменационной ведомости, уже сданной ею в канцелярию. Значит ли это, что и ее аттестация приказала долго жить?

Ей ничего не оставалось, как еще раз зачитать перед всей кафедрой сообщение о проделанной работе. В прошлый раз Щубач был полностью удовлетворен ее сообщением, а члены кафедры проголосовали все, как один, за ее аттестацию. Когда Оля смолкла, Щубач протянул:

– Ну что, у кого-нибудь имеются вопросы?

Вопросов ни у кого не было: все мечтали о том миге, когда заседание завершится и наступит долгожданная свобода.

– Тогда я скажу пару слов! – зловещим тоном произнес декан. Он сцепил на животе руки в замок и заявил: – То, о чем поведала нам Данилина, полнейшая чушь. В течение двух лет обучения в аспирантуре, в особенности в течение последнего года, она совершенно ничего не делала. Фактический материал, собранный ею, не вызывает ничего, кроме слез, теоретическая глава, которую я прочитал, написана на чрезвычайно слабом уровне.