Елена Михалкова - Дудочка крысолова

– Не стоило тебе вмешиваться, – укоризненно попенял ему владелец скальпеля. – Говорил же, что я сам! Справлюсь!

На последних словах Илюшин едва успел уклониться – сталь дважды вонзилась в то место, где он стоял долю секунды назад. Женский вскрик отвлек его, и он чуть не пропустил следующий удар. Эти танцы начали изнурять его, к тому же было очевидно, что все закончится довольно быстро, если только он не изменит тактику.

Рука нырнула в карман, но не нащупала там ничего, кроме карты. Револьвер остался в машине, и Макар огорченно прищелкнул языком – надо же было так сглупить! Что ж, значит, необходимо придумать себе другое оружие, и чем быстрее, тем лучше.

Алька смотрела, как Илюшин приседает, нащупывает что-то в траве и тут же поднимается, уклоняясь от удара. Взмах – и псих, вскрикнув, отшатнулся назад: в правой руке его противник сжимал толстую сучковатую ветку, орудуя ею как рапирой. Левую Макар снова сунул в карман, и она увидела, как он достал лист бумаги и развернул его.

«Сошел с ума», – промелькнуло у Альки в голове, и она поняла, что теперь настал ее черед вмешаться. Она сделала несколько шагов и тоже подняла с земли палку, примеряясь, с какой стороны лучше напасть и ударить психа.

Но тут Макар сделал такое, от чего она остановилась. Держа руку с листом странно вывернутой, он замер, дожидаясь, пока парень со скальпелем допрыгнет до него, а затем несколькими косыми росчерками стремительно рассек воздух перед собой, будто доморощенный Зорро, оставшийся без плаща и шпаги.

Вопль боли раскатился по лесу. Псих упал, катаясь по траве, закрыв лицо руками, из-под которых брызгала кровь. Алька видела, как стоявший над ним Илюшин отбросил свое странное «оружие» в сторону и занес ветку, примеряясь ударить психа по голове. Она не вздрогнула и не отвернулась, когда его оружие опустилось на затылок кричавшему, и в лесу наступила тишина.

– Не напрасно, значит, я на тебя время тратил, к Алмату в клуб таскал! – В голосе Бабкина звучало глубокое удовлетворение. – А ты мне мозги компостировал! Ныл! Пытался бледно иронизировать! Учиться не хотел, призывал защищаться исключительно силой интеллекта! Сильно бы тебе помог твой интеллект против скальпеля, а?

– Положим, не бледно, а вполне себе ярко иронизировал, – возразил Макар, – но в остальном готов признать твою правоту.

– Не могу поверить! Игорь Васильевич, будете свидетелем? Второй раз мне такого не услышать.

– Буду. И Сашку тоже запишем.

– Я согласен!

– А вообще, Макар Андреевич, вы своему напарнику жизнью обязаны.

– Не в первый раз уже, – сказал Илюшин, сбросив веселость, и Бабкин пожал плечами, показывая, что пошел совсем уж несерьезный разговор.

Алмат, о котором он упомянул, обучал его и Макара защищаться всем, что окажется под рукой. «Бумага – страшное оружие, – говорил он. – Но сложное. Кирпичом и дурак сумеет ударить. Ты попробуй ударить листом». Технику, включающую «мягкий удар», Бабкин с Илюшиным осваивали уже год, но только теперь им выпал случай убедиться в силе этого оружия.

Они вчетвером сидели у Перигорского: Сергей, Илюшин, Крупенников и сам хозяин кабинета. За окном оседал осенний вечер, ни один из них не имел возможности выспаться ни ночью, ни днем, но расходиться никто не собирался. Разве что Бабкин заикнулся про то, что теперь можно и отдохнуть, но Перигорский, хрустнув длинными пальцами, решительно заявил, что, пока не услышит исчерпывающих объяснений, никого не отпустит. Сергей с Макаром только что вернулись из прокуратуры, и он хотел услышать от них ответы на все вопросы.

– Почему Алька-то сбежала, я так и не понял? – спросил Крупенников.

– Потому что баба глупая! – в сердцах бросил Сергей.

– Ничего себе глупая! – помощник Перигорского хотел напомнить, при каких обстоятельствах Рокунова удрала из клуба, но взглянул на Бабкина и счел за лучшее промолчать.

– Она, конечно, не глупая, – сказал Илюшин, наливая себе чай: кофе уже никто пить не мог. – А очень даже умная. Несколько лет назад Рокунова жила вместе с неким Виктором Безиковым, бизнесменом, который активно продирался в политику, и продрался наконец – для нас не имеет значения, какими способами. Вместе с ним карьеру себе тихо строил Сергей Иванович Сушков, скромный и неприметный финансист. Я не знаю, кому его шеф перешел дорогу и чем купили преданного до того Сушкова, но на очередной пьянке в доме Безикова Сергей Иванович установил в его спальне камеру и записал, как его начальник кувыркается с проституткой, да к тому же еще под воздействием наркотиков. Затем запись отправилась в нужные руки, и Виктор в один час лишился своей должности – тогда как раз нахлынула волна борьбы за нравственность власть имущих.

Сушков же остался. Его перевели на теплое место, где он никому не мозолил глаза и в то же время имел возможность зарабатывать на мягкую корочку хлеба. В доме в тот вечер было полно народу, и камеру мог установить кто угодно, поэтому вряд ли Безиков стал подозревать его. Но дело в том, что разговор Сушкова с заказчиком подслушали две девицы, одна из которых – Рокунова.

– Как две? – живо спросил Саша. – А вторая?

– А вторая – ваша Микаэлла Костина, которая приехала в качестве эскорта с кем-то из гостей.

Крупенников перевел недоверчивый взгляд на Сергея.

– А что ты на меня смотришь? – хмыкнул тот. – Все подробности – у него. – Он кивнул на Илюшина. – Ваша красавица с ним доверительно беседовала, не со мной.

– Да, Костина с Рокуновой именно там и встретились первый раз, – подтвердил Макар. – Спрятались в комнате и стали свидетельницами занимательного разговора. А Рокунова еще и видела своими глазами, как Сушков вынимает аппаратуру. И все бы ничего, только вот он их обнаружил. А затем пригрозил, что прикончит обеих, если они разболтают что-нибудь шефу. Думаю, Сушкова волновало не столько то, что его поступок станет известен Безикову, сколько простое соображение, что Виктор, узнав о записи, успеет принять меры и подстраховаться. А это не входило в планы нашего тихого Сергея Ивановича.

– И они ничего не сказали?

– Нет, обе молчали как рыбы. Безикова уволили, Рокунова сбежала из дома и через некоторое время пришла устраиваться к вам в клуб. И здесь столкнулась с Микаэллой второй раз.

– Так, а вот с этого момента поподробнее, пожалуйста, – сдержанно попросил Перигорский. – Хотя в основных чертах мне уже все понятно… По крайней мере то, что касается Коромысловой и Федорчук.

Бабкин мысленно посочувствовал психологам, дававшим заключения о профессиональной пригодности девушек. Он понимал, что после того, что случилось в «Артемиде», работать никто из них здесь больше не будет.

– Начать, пожалуй, нужно с того, что у Костиной был и есть сын, Алексей. Отец его умер много лет назад, и после него осталась рукопись своеобразного содержания…