Фрэнк Лин - Девять жизней

Сначала выражение его лица не изменилось, а потом он изобразил комическую озадаченность: почесал в затылке, поднял брови, наморщил лоб.

– Гордон? Глория? Кредит? Вы это о чем? Что за каша у вас в голове? Случайное убийство… Совершенно случайное преступление… Какой-то сумасшедший решил испробовать новую пушку… Пиф-паф… Прощай, Глория… Не повезло… Не в то время, не в том месте… Если бы она знала, бедняжка, не стала бы мучиться с операцией… Туча денег… Я помогал ей, конечно… Остроумно, что вы подметили… Я надеялся, красавица найдет себе новую дойную корову… Все же я ей друг…

Все это сопровождалось такой богатой мимикой и жестикуляцией, что позавидовал бы любой профессиональный клоун.

– Мистер Риштон! – Я попытался перекричать бессвязный поток его болтовни. – Вы хотите сказать, что Джейк Гордон не имеет никакого отношения к смерти вашей жены?

– Мог иметь отношение… У него большие планы… Но не у него одного… – Глаза нашего подопечного снова стали ощупывать Делиз. – Дядя любит денежки и девочек, верно? Хорошеньких, гладеньких девочек!

Надо было или дать ему по зубам, или не обращать внимания. Я выбрал второе.

– Мистер Риштон, Ланс Тревоз утверждает, что у вас был свой план по выводу «Альгамбры» из кризиса.

– Тревоз? Этот говнюк! Что он там говорит? – Теперь он повернулся ко мне, и я почувствовал, что его наконец заинтересовали мои слова. Я пересказал слова Тревоза и его добрые пожелания. Все это привело Риштона в очевидный восторг. Может быть, его неоправданная самоуверенность основывалась на убеждении, что общество не позволит упрятать за решетку творца «Следеридж-Пит»?

– Я вам скажу, что беспокоит Тревоза. – Он выпустил дым в потолок и снова сверкнул на Делиз фальшивыми зубами. – Он знает, что мне принадлежит большая часть лучших передач на «Альгамбре». Я их придумал и вложил в них деньги, а дирекция побоялась. Возьмите «Следеридж-Пит». Какая последняя строчка в титрах? «Идея и сценарий Саймона Риштона». – Констатировав собственную гениальность, он довольно замолчал.

– Итак, вы полагаете, что внезапное изменение отношения к вам Тревоза связано с тем, что вы владеете большой частью акций «Альгамбры», – поторопил его я.

– Именно так, радость моя. Больше того: ни один суд в этой стране не вынесет мне обвинительного приговора. И Тревоз это знает.

– Я рад, что вы так в этом уверены, – саркастически сказал я, ощущая, что названная им причина все же не единственная. – А вы сообщали Джейку Гордону, что Глория нашла на него компромат?

– Никогда в жизни с ним не встречался. Не имел чести.

– Бросьте, мистер Риштон. Если бы это было так – вывод оставался бы только один: вам очень надоело на свободе. Вы брали у него интервью в одной из ваших передач.

– Никогда ничего ему не говорил. Да он никого и не слушает. Редкий случай мании величия. А вы, кстати, знаете, что Клайв Индийский вырос в Солфорде? [18]

– Вы говорили ему о Глории? – проорал я и услышал, как за дверью зашевелился охранник.

Ясно было, что мирным путем ничего о Гордоне я из Риштона не вытяну. Он что-то скрывал. Дверь открылась, и в комнату вошел дежурный офицер.

– Мы уже уходим, – поспешно сказал я. – Пойдем, Делиз. Мы не прощаемся, мистер Риштон. – Тот ничего не ответил, а только выпустил нам вслед облако сигарного дыма.

Мы отправились в гостиницу в Миллом. Архитектура маленького городка напоминала декорации фильма о Большой депрессии, снятого в стиле социалистического реализма, но отель порадовал викторианским уютом, а общество Делиз, не омраченное перспективой появления Кашалота, было очень приятно. Между нами наступило очевидное перемирие, и мы улеглись в постель, словно проделывали это вместе много лет. Пултер и его команда лишили нас возможности испытать на прочность гостиничную кровать, но я чувствовал себя рядом с Делиз очень комфортно, в первый раз за много месяцев.

Завтракали мы в полном одиночестве. Интересно, думал я, почему чем дальше вы продвигаетесь на север Великобритании, тем длиннее становятся ножи? Здешние столовые приборы имели длину не меньше четырнадцати дюймов – но все же были короче, чем те кавалерийские сабли, которые я видел в Шотландии. В 9 часов мы уже ехали к Манчестеру, отдохнувшие и готовые к работе.

Мы ехали по М-6 мимо Эштонской Башни в Ланкастере, когда зазвонил телефон. Это оказался Джей.

– Здесь Тед Блейк, и ему срочно необходимо вас видеть, – с важностью объявил он. Однако эта новость не произвела на меня особого впечатления. Остаток дня я собирался посвятить Уильяму Коулману, так называемому свидетелю.

Открытие Джея о том, что Коулман имел прекрасные отношения с коллегами, но никогда не ходил с ними пить пиво, никакой ясности в дело не вносило. Похоже было, что все, как всегда, придется выяснять мне самому.

– Либерти, разумеется, с тобой?

– Сегодня пятница, так что он решил сходить в школу, – с облегчением проговорил Джей.

– Грандиозно. Ты можешь наверстать все время, потраченное на его воспитание, – сказал я очень строго. – До сих пор ты не сделал ничего мало-мальски полезного для этого дела. Отправляйся к Финбару и уговори его еще раз съездить с тобой в аэропорт. Если опять ничего не удастся раскопать, поезжайте к дому Коулмана и поболтайте с соседями. Не может же он быть ангелом без крыльев. Представьтесь журналистами. А теперь передай трубку Теду.

Последовала небольшая пауза, а затем Джей смущенно произнес:

– Мистер Блейк говорит, что не может обсуждать свое дело по телефону, потому что это ненадежно. Он говорит, что присмотрит за офисом, пока вы не вернетесь.

– Ни под каким видом не смей оставлять его одного в конторе! Передай ему трубку!

Снова последовали переговоры, и Тед наконец подошел к телефону.

– Послушай, Дейв, я не могу говорить об этом по сотовому. Приезжай ко мне домой, как только освободишься. Это действительно очень важно.

– Надеюсь. Мое время на сегодня расписано, и если окажется, что я потратил время зря, я выставлю тебе счет.

– Приезжай ко мне, немедленно! Если ты не хочешь, чтобы завтра твоя рожа смотрела с первой страницы «Сан», ты должен ответить на пару десятков вопросов! – Тед швырнул трубку, а я посмотрел на Делиз и пожал плечами.

Несмотря на пробки из-за дорожных работ (которые я пережидал не без чувства вины), Делиз довезла нас до Манчестера за час. Когда мы подъехали к офису, я решил, что как-нибудь справлюсь со своим сотрясением мозга, и, высадив Делиз, направился к дому Теда на Спат-роуд, в Дидсбери. Свою квартиру в Уэлли-Рейндж, куда Тед перебрался несколько лет назад, когда его бросила жена, он неизменно называл хибарой. Однако хибара представляла собой обширные апартаменты в разделенном на четыре части особняке в дорогущем элитном Дидсбери.