Мила Серебрякова - Будет все, как ты захочешь

Стрелки часов приближались к девяти вечера, Лиза была готова впасть в панику.

И вдруг Волкову осенило.

В столовую она влетела подобно метеору.

– Что-то ты зачиталась, дорогая, – улыбнулась свекровь. – Натали, налей куколке чая.

– Не надо чая. – Лиза подошла к Гликерии. – Гликерия Модестовна, вы такая красавица, такая красавица, от вас невозможно глаз оторвать.

Все, включая саму Гликерию, опешили.

– Я красавица? – переспросила Шухеровская.

– Она красавица?! – воскликнула Розалия.

– Да! – Лиза теребила в руках мобильник. – И я хочу вас сфотографировать. На память. Можно?

Гликерия засмущалась.

– Ох… как неожиданно. Ну что ты, я… Ладно, фотографируй.

– Улыбнитесь. Пошире. Классные снимки, – довольная собой, Лизка убрала телефон и, усевшись напротив «красавицы», спросила: – Гликерия Модестовна, а вы любите спорт?

– В принципе люблю.

– А какой именно?

– В молодости я увлекалась метанием ядра.

– А готовить умеете?

– Не так хорошо, как Натка, но праздничный ужин сварганить могу.

– Лиз, к чему столько вопросов? – Ката недоуменно смотрела на раскрасневшуюся Волкову.

– Мне интересно, – последовал ответ. – Гликерия Модестовна, а у вас есть хобби?

Шухеровская встрепенулась.

– Мое хобби – это моя работа, а моя работа – это мое хобби.

– Сколько вам лет?

– Сорок пять.

– Ваша фамилия случайно не Громова?

– Нет. Я Шухеровская.

– Спасибо вам за интервью… то есть за приятную беседу. Я пошла.

– Лизок, а чай, а печенье?

– Некогда.

Наталья подняла брови.

– Похоже, Лизка сильно изменилась. И должна признать, изменилась в лучшую сторону. Читает книги, интересуется, у кого какое хобби, про баловство, слава богу, забыла.

Свекровь поперхнулась.

– Да… ты права, детка, она стала совсем другим человеком.

В половине двенадцатого Лизавета подошла к Копейкиной и спросила:

– Катунчик, я ведь себя сегодня хорошо вела, правда?

– Ну, пока да. Надеюсь, ты и завтра не изменишься.

– Разреши мне тогда за хорошее поведение перед сном посидеть за компьютером. Я хочу поиграть в пейнтбол.

– Разрешаю. Только долго не засиживайся. Не больше часа.

– Угу. Спасибо тебе.

Забежав в кабинет, Лизка, прежде чем сесть за стол, щелкнула замком и только потом подошла к компьютеру и включила системный блок. Пять минут спустя фотография Гликерии Модестовны из сотового телефона была перекачана на комп. Далее Лизавета зарегистрировала новый почтовый ящик, а потом зашла на один из многочисленных сайтов знакомств.

Пройдя регистрацию, Волкова поместила фотку Шухеровской на сайт и принялась сочинять текст. Задачка, надо заметить, не из легких. Лиза тщательно проверяла наличие в тексте ошибок. Ее гениальный план ни в коем случае не должен провалиться. А ошибки в два счета наведут на мысли потенциальных кавалеров, которые, по замыслу Лизки, должны клюнуть на Гликерию в течение ближайших дней.

Смахивая со лба пряди волос, Лизавета отстукивала по клавишам нехитрый текст.

Исправив все ошибки, она засомневалась в правильности написания слова «телохранитель». Как же оно пишется? Через «о» или через «а». Непонятно. Что ж, тогда придется заменить все слово. Ну, допустим, превратить телохранителя в охранника. И вновь возникла проблема. Сколько «н» в слове «охранник»? Одно или два?

Лиза стукнула пятерней по столешнице.

Ей уже порядком надоело возиться с ерундовым текстом, и она нашла, как ей показалось, идеальный выход из положения.

Поставив точку, Лизавета, облегченно выдохнула.

Написанный без единой ошибки текст сразу же был помещен на сайт знакомств. И теперь любой человек, зашедший на сайт, мог любоваться фотографией Шухеровской и читать творение Лизаветы Волковой.

« ФИО– Шухеровская Гликерия Модестовна.

Возраст– 45 лет.

Страна проживания– Россия.

Город проживания– Москва.

Хочу познакомиться с мужчиной от 40 до 55 лет. Обязательное условие – высокий рост. Все остальное – по барабану.

О себе: Нежная, тихая, скромная женщина. Занимаюсь спортом – кидаю ядро. Люблю готовить ужины, обеды и завтраки. Варю кофе, компоты и проч. Люблю пиво. Люблю смотреть футбол. Работаю – храню тела. Получаю зарплату. Приношу ее домой. Хочу поехать в Париж. Хочу завести собаку. Но больше всего хочу завести мужа. Пишите. Жду писем.

P.S. Зарплата у меня большая».

– Сойдет, – прошептала Лизка.

Оставалось надеяться, что какой-нибудь двухметровый верзила наткнется на фото Шухеровской, воспылает к ней неземными чувствами и возжелает незамедлительно написать ей письмо. Лизавета на письмо обязательно ответит и сразу же пригласит мужика в коттедж Копейкиных.

А вот что из этого получится, покажет время.

– А, это вы, – протянул Филипп, сунув правую руку в карман джинсов. – Проходите.

Катка шагнула в четырехметровую прихожую, огляделась, повесила сумочку на прибитую к стенке вешалку и чуть виновато улыбнулась.

– Где мы можем поговорить?

– Где вам будет угодно. Хотите в комнате, а хотите в кухне.

– Думаю, кухня самое то.

– Прошу. – Филипп толкнул обшарпанную в нескольких местах дверь и, пропустив гостью вперед, пояснил: – Свинарник здесь страшный, но в свете последних событий мне на него наплевать. Берите табурет, садитесь.

– Филипп, а почему ты не возвращаешься домой? Насколько мне известно, квартира съемная.

– Еще месячишко здесь перекантуюсь, потом хозяйка вернет деньги, и рвану к своим. А пока… Пока никого не желаю видеть, все осточертело.

– На работу хоть ходишь?

– Три дня прогуливаю.

– Уволят.

– И пусть. Для кого мне теперь деньги зарабатывать? – Он горько усмехнулся. – Я вроде как вдовец. Томки нет, а с ней улетучились все мечты и надежды. Я сейчас ничего не боюсь, а работа – это вообще дело десятое.

Ката увидела на столе бутылку водки.

– Но и это не выход.

– Вы о чем? А-а, да ладно, имею полное право. Горе у меня, а водка, как известно, заглушает боль утраты. Лучшего лекаря пока не придумали.

– Лучшим лекарем всегда было и остается время. Только оно способно притупить боль и вернуть человека в русло прежней жизни.

– Оставьте! Все это красивые слова и не более. Время, время… Хотите сказать, пройдет время, и я смогу забыть Томку? Забыть, как сильно ее любил? Встречи, расставания, ссоры, примирения – они навсегда останутся в моей памяти.

– Все так, но ты не можешь, просто не имеешь права опускаться, заглушая горе спиртным. Это не выход.

– А где выход?

– Филипп, давай поговорим откровенно.

– А разве мы не разговариваем?

– Сядь, пожалуйста.