Лариса Соболева - Особые приметы ангела

– Он подослал тебя, – уличила ее Вероника.

– Нет-нет, поверь мне, – Светлана разволновалась, подошла ближе. – Я заметила, что он сюда ходит, выкрала ключ и... Может, тебе что-нибудь нужно?

– Удавить Севку, – зло бросила Вероника.

– Не выйдет, он сильнее, – вздохнула с сожалением Светлана, садясь рядом с ней на подоконник. – Ты не доверяешь мне?

– Мне вообще все равно, кто ты и зачем здесь.

– А мне не все равно. Я живу в этом доме несколько месяцев, а даже поговорить не с кем по-человечески...

Уж как это получилось, ведь ее никто не просил, но Светлана взахлеб, со слезами, рассказала свою ужасную историю, надеясь, что Вероника ей поверит, проникнется сочувствием, после чего они начнут вместе думать как выбраться отсюда. Не просто выбраться, а впоследствии засадить общего мужа на долгие годы в тюрьму. Вероника слушала, подробностями не интересовалась, говорила коротко, выглядела изможденной, болезненно бледной. Да только время неслось быстрее, чем хотелось, Светлана вспомнила о нем, когда стало темнеть в комнате.

– Извини, мне пора, – сказала, слезая с подоконника. – Надо еще ключи положить на место и ящик закрыть. Если получится, я приду завтра. (В ответ ни гугу.) Ты не сдашь меня ему?

– Нет, – получила она сухой ответ.

Макар возликовал: Вероника жива, у него зрел грандиозный план захвата дома Севастьяна, после чего не нужно будет добывать улики. А Роксана Сергеевна после небольшой паузы, так как говорила битых три часа и устала, не останавливалась.

– Светочке с трудом удалось растормошить Веронику, которая была лишена абсолютно всего. У девочки не было ни телевизора, ни радио, ни книг. Светочка тайком ей носила книжки, лакомства.

– А как получилось, что Севастьян запер Веронику, почему?

– Он поймал ее на крючок так же, как Светочку. Поначалу вел себя хорошо, а потом натура стала брать верх. Вероника была молоденькая, неопытная, любила его, старалась не замечать недостатков. Он даже письма контролировал, которые она писала сестре, чтоб ничего лишнего там не было, советовал, как надо писать.

– Ничего себе – недостатки! – фыркнул Макар. – Садюга.

– По рассказам Вероники в то время, когда она вышла за него замуж, его садистские наклонности проявлялись не столь явно, он умел перевернуть все с ног на голову, клялся, что от любви с ума сходит. Вероника ему верила. Она училась в институте, Севастьян заставил ее перевестись на заочное, чтоб больше дома сидела. А серьезные конфликты начались, когда он заставил ее вымогать у сестры большие деньги. Опять же! Поначалу он хитро обставлял свои просьбы, говорил, будто все вернет, как только поставит дело на должный уровень.

– А вы не знаете, как получилось, что Алина высылала деньги до востребования?

– Знаю. Он просил жену об этом. Вероника была прописана не в городе, Севастьян объяснил ей: придется часто ездить в деревню за переводами, на это у него нет времени. Но как только Вероника окончила институт, он запер ее дома.

– Понимаю, понимаю, – перебил Макар. – Пока она училась, Севастьян не рисковал применить к жене жесткие меры. В институте могли заинтересоваться, где их студентка, а ему не нужна была даже мизерная шумиха.

– Возможно, – пожала плечами Роксана Сергеевна. – Вероника взбунтовалась, категорично отказывалась заниматься вымогательством. К тому времени Севастьян проявил себя во всей красе, а она поняла, какую ошибку допустила, хотела его бросить...

– Ясно, – сказал Макар. – Как же он начал писать Алине вместо Вероники?

– Я ничего не понимаю в технике, но дело в пароле, так?

– Именно. Чтобы войти в почтовый ящик, надо набрать пароль, вы набираете только буквы, а появляются точки.

– Да-да, – закивала Роксана Сергеевна. – Точки... Севастьян выбил из Вероники эти точки.

– Избил, да?

– Конечно. А потом привел собаку и натравил на девочку... Вероника стала после этого инвалидом. Врачей он не вызывал, сам лечил... и запер под крышей, чтоб она не добралась до компьютера.

Роксана Сергеевна перевела дух, выпила капли, даже ей, не пережившей этого кошмара, было трудно о нем повествовать. Макар не переставал удивляться этой женщине: надо же, еще есть такие люди, им близка чужая боль.

– Я всякое видел, но такое... – У него не было слов. – В это сложно поверить. Вероника наверняка кричала, а соседи? Неужели не слышали, когда ее терзала собака?

– А как вы объясните, что молодой человек, живя в обычном доме в двухкомнатной квартире, зверски убивал людей, в основном детей? Около тридцати человек или больше. А его мать заманивала жертв. Потом расчлененные трупы выносила в эмалированных ведрах. Я читала об этом в газете. Неужели никто не слышал, что происходит за стенкой? А у Севастьяна дом... вы же видели.

– Как она написала сестре «спаси меня»?

– Это Светочка...

Невооруженным глазом было видно, что у Вероники сильно подорвано здоровье. Ходила она плохо, точно не могла сказать, в чем причина, но полагала, что собака повредила сухожилия, когда напала на нее. От неподвижного образа жизни постепенно атрофировались и мышцы. Она либо лежала на кровати, либо сидела на подоконнике, еле передвигалась к туалетной комнате и назад. К тому же морально Вероника тоже была уничтожена, и как еще держалась – неизвестно. Светлана давно бы умерла, будь она на ее месте. У нее есть хоть относительная свобода – передвигается по всему дому, телик имеет право посмотреть, но... существование в изоляции от мира вместе с побоями и извращенным сексом уже доканывали.

– Думай, как нам отсюда выбраться, – жалея ее, да и себя тоже, сказала однажды Светлана.

– «Оставь надежду всяк сюда входящий», – процитировала с иронией Вероника. – Это написано на воротах ада.

– Но я не могу так жить! – со слезами вымолвила Светлана. – Выход должен быть, надо только поискать его.

– Вырой подкоп, как рыл граф Монтекристо, – усмехнулась Вероника. – Правда, у него на это ушло восемнадцать лет. У тебя уйдет меньше, но за это время гестаповец загонит тебя в гроб.

Однако Светлана и на подкоп была согласна, воодушевившись, она уже обдумывала эту идею, ведь тонущий хватается за соломинку.

– Знаешь, у меня были мысли убить его, – поделилась Светлана. – Да, я сначала хотела его отравить, но никаких таблеток в доме не оказалось, потом решила ножом...

– И не пытайся. Он как гадюка чувствует малейшее колыхание. А ты тогда на себе испытаешь клыки собак. Они у него неплохо натасканы на людей.

– Почему он тебя здесь держит? Почему не убил и не спрятал труп?

– Для сестры. После клыков... где-то через месяца полтора... он возил меня получать деньги, почти на руках нес к окошку. Запугивал собаками, я и подчинялась. А потом... взяла и отказалась. Он пробовал меня бить, в его понятии только так можно сломить человека – через боль и страх. А мне даже больно не было, я смеялась ему назло. Мне хотелось досадить ему. Но не это было главным, не мой отказ. Севка понял, что я не могу расписываться. Знаешь, пальцы перестали слушаться. Тогда он запер меня здесь. Надеялся, что я сойду с ума от одиночества, тогда он определит меня в дурдом, станет опекуном и получит все права, в том числе сам будет получать деньги. А если вдруг приедет моя сестра, покажет ей меня: вот что случилось с нашей бедняжкой, но я ее не бросаю. И останется чист, как стеклышко. Не дождется! Ты теперь понимаешь, почему появилась здесь?