Лариса Соболева - Исповедь Камелии

– А привлекает загадка. Она почти неуловима, таинственна и далека.

– О чем речь, господа? – полюбопытствовал Ростовцев.

– Вы разве не слышали о таинственной незнакомке, взбудоражившей мужчин? – ответил вопросом на вопрос самый молодой – тридцатилетний Казарский.

– Не слышал, – сказал Ростовцев, опускаясь в кресло.

– В городе объявилась женщина, кто она – никто не знает, – говорил Белев, при том глаза его блестели азартом, как за ломберным столом. – Гуляет по улицам ночами и, представь, ее можно взять на ночь.

– Ах, так это уличная девка! – презрительно бросил Ростовцев.

– Не скажи, – протянул сорокалетний отец семейства Белев, отличавшийся тихим голосом, тихим характером и тихими манерами. – Она не уличная девка, она уличная богиня. Один мой знакомый провел с нею ночь и говорит, что ничего подобного с ним в жизни не случалось. Пардон, мы здесь в тесном кругу, оттого позволю себе говорить откровенно. Она... – Он еще понизил голос, перейдя на полушепот. – Она не просто отдается, словно дешевая девка, она любит в это мгновение и страстно желает мужчину. Представь, что из этого следует.

– Ловко и умно разыгрывает страсть, – отнесся скептически к восторженным словам Ростовцев. – Деньги берет?

– Берет, – кивнул Белев. – Но не каждого одаривает собою.

– Что значит – не каждого? – спросил Ростовцев.

– Не со всяким пойдет, лишь с тем, кто ей по нраву придется. – Пренебрежительный ответ принадлежал Баенздорфу. Кажется, он тоже не увлекся слухами о девице легкого поведения.

– Да-с, господа, не с каждым, – подтвердил Белев и мечтательно продолжил: – Думаю, возраст играет в ее выборе роль. Она изысканна, трепетна, с упругим молодым телом. Почти не говорит, а коль говорит, то шепотом. Не велит зажигать огня, все происходит в темноте, но, господа, эта женщина знает толк в любви.

– Помилуй, может она дурнушка, – захихикал Баенздорф. – Оттого и любит темноту, чтоб никто не увидал, как она безобразна.

– Ошибаетесь, – с жаром, что вовсе не соответствовало его репутации тихони, возразил Белев. Так на то и поговорка: в тихом омуте черти водятся. – У нее нежное лицо, губы, что лепестки, руки, словно...

– Ты, друг мой, знаком с ней? – ехидно спросил Баенздорф.

Ростовцев спрятал усмешку за наклоном головы, но его усмешка предназначалась Баенздорфу, которому осталось лишь вспоминать о сладком грехе, оттого он исходил желчью.

– Нет! – воскликнул Белев, а все пришли к выводу, что он успел отведать разврата. – Мой знакомый рассказывал, я всего лишь передаю его впечатления.

– Где ж она бывает? – задумчиво произнес Казарский, будто собирался немедленно кинуться на поиски девицы.

– Отыскать ее весьма затруднительно. Мой знакомый охотился за нею три недели, – ответил Белев со вздохом сожаления. – Но был вознагражден сполна. Говорит, дама горяча, а фантазии ее безграничны. Вы меня понимаете?

– Будет вам об уличной гризетке весь вечер толковать.

Ростовцев огляделся по сторонам. В дальнем углу, в кресле, закрытый тенью, сидел еще один мужчина – Долгополов. Николай Андреевич не был дружен с ним, а тут такая интимная тема, которую прилично обсуждать лишь с приятелями, да и то не со всеми. Долгополов продолжил тоном женоненавистника:

– В домах терпимости подобных женщин не перечесть. Эта отлична лишь тем, что умна. Как завлечь мужчин? Создать ореол загадочности, скрываться в темноте, тем самым притягивать даже господ, чтоб они платили ей больше, нежели в публичных домах. Загадки стоят денег.

Ростовцев хотел встать и уйти, но тему сменили. Николай Андреевич заметил, что дух прежнего разговора остался, так как присутствующих отличала рассеянность, будто мыслями они находились где-то на улице.

Тем временем Марго, оттанцевав с юным кавалером, который приглашал ее уж четвертый раз и порядком надоел дурацкими комплиментами, нашла повод от него избавиться. Увидев Долгополову, извинилась перед ним и подплыла к ней:

– Добрый вечер, Прасковья Ильинична.

– Ах, это вы, Маргарита Аристарховна, – улыбнулась та.

От наблюдательной Марго не ускользнуло, что Долгополова грустна, и это на балу! Когда-то она слыла первой красавицей и довольно долго удерживала корону. По ней сходили с ума, из-за нее стрелялись, но она была преданна мужу, который, женившись на ней, вытащил ее из нищеты. Ранее Прасковью Ильиничну отличал веселый нрав, а порочных связей за ней не числилось, как бы сплетники ни старались ее уличить. Не присущая Долгополовой грусть удивила Марго, хотя чему удивляться? Прасковье Ильиничне сорок два, считай, старуха, хотя она и сохранила красоту, на свои года не выглядела, да только в этом возрасте все одно – не до веселья.

– Отчего вы грустны? – спросила Марго.

– Разве? – Женщина сменила маску на более светлую. – Я немного задумалась.

– О чем же?

– О том, как скоротечно время. Кажется, еще вчера я блистала на балах, а нынче... Ах, время, жестокое время.

Она остановила взгляд на нынешней первой красавице – Нагоровой. Так смотрят матери на выросших детей – с печалью и нежностью. Статная, юная и прекрасная Нагорова танцевала в центре зала, но от нее веяло царственной прохладой и надменностью, она знала себе цену и собралась в Петербург, где женихи более высокого полета.

– Хороша, глаз не отвести, – произнесла Марго.

– Хороша, – без зависти согласилась Прасковья Ильинична и перевела взгляд на нее. – Вы, Маргарита Аристарховна, ничуть не хуже, к тому же в вас есть шарм, а без этого красота наполнена пустотой.

– Благодарю вас.

– Не стоит, я не комплимент сказала, а правду.

Их общество разбавили две дамы, одну из них – Вики Галицкую – Прасковья Ильинична по неизвестным причинам не жаловала. Показать свое отношение – верх неприличия, Долгополова и не показывала, была сама приветливость, но Марго почувствовала, как она натянулась, когда та подошла.

– Как вам бал? – спросила Вики. – По мне, так скука смертная.

– Да что же ты хотела, голубушка? – приподняла плечи ее спутница, заурядная во всех отношениях. – Это всего лишь бал, заранее известно, что тут будет. Вот в Петербурге...

– Поглядите, как Нагорова плывет, – перебила ее Галицкая. – Горда! Ходят слухи, будто из-за нее застрелился один поручик. По мне, так слух распустила ее маменька, чтоб вокруг дочери разговоров была уйма.

– Скажу по секрету, – заговорила шепотом ее спутница, – она глупа без меры... Так говорят.

– Неужели? – рассмеялась Марго, подозревая, что глупа не одна Нагорова. – Глупость при ее приданом не столь страшна.

– Верно, – рассмеялась и Долгополова.

Бал закончился под утро. Николай Андреевич по приезде домой начал было пенять жене за неуемное веселье и приставания к Виссариону Фомичу, да Марго, фыркнув, улеглась на край кровати и повернулась к нему спиной.