Мария Жукова-Гладкова - Путь к сердцу мужчины

– Дедушка с окладистой бородой. Бороду сметанкой запачкаем. У Ивана Васильевича вид дедушки, любящего вкусно покушать.

– Это не только вид, – заметил историк.

– А я? – спросила Агриппина Аристарховна.

– А вы ведь уже снимались? Вы же сами рассказывали. И я вас вспомнила.

– Напомни обо мне, пожалуйста, своим знакомым, Ксения. Я готова сниматься в любой рекламе. Ради денег, не ради славы.

Агриппина Аристарховна утерла уголок глаза платочком. Иван Васильевич тут же обнял ее за плечи.

– Не волнуйся, Гриппочка, – сказал он. – Теперь у тебя есть я. Если нужно, я целую тонну пельменей сожру, чтобы тебя обеспечить.

– Ксения, а куда твой папа девает свои старые вещи? – спросила я.

– На помойку. А… Я поняла, что ты имеешь в виду. Пожертвовать Ивану Васильевичу? Я подберу что-нибудь. Вы тоже оставьте мне свои координаты.

Иван Васильевич крякнул.

– Он будет жить у меня, Ксения, – заявила Агриппина Аристарховна и продиктовала свой домашний адрес и телефон. Ксения и им с Иваном Васильевичем вручила свою визитку.

Лассе тем временем стоял у окна. Ему предложений не прозвучало. И что он мог рекламировать? Русскую водку с финской рожей? Я сейчас думала, что по нему сразу же видно: иностранец. Или прибалт, или финн.

– Милицейское начальство подъехало, – объявил он. – Пошли на кухню. Они, наверное, будут подниматься там.

Мы снова переместились в кухню. Из зала слышались возбужденные голоса наших товарищей по несчастью. В основном говорил Вова.

Следующий раз в люльке поднялись Паскудников, который сам держал камеру, какой-то пузатый и усатый дядька лет пятидесяти пяти в мятых серых брюках и светло-бежевой рубашке с расстегнутым воротом и… моя тетя Света, которая мертвой хваткой впилась в руку дядьки.

При виде меня тетя Света начала бурно выражать эмоции, простирала руки ко мне, ими размахивала, попала дядьке по уху, а Паскудникову в глаз, не закрытый телекамерой. Дядька явно порадовался, что тетя Света от него отцепилась, но радовался он рано. Она сгребла его в объятия и смачно поцеловала в обе щеки, потом отодвинула от Паскудникова камеру и поцеловала и его. Сашуля снова быстро закрылся камерой.

Ник Хаус снова демонстрировал свой плакат, которым то и дело сотрясал. Лассе стоял у стеночки, скрестив руки на груди, и на первый план не лез. Ксения поворачивалась к камере то одним боком, то другим. Иван Васильевич с Агриппиной Аристарховной стояли, держась за ручки, и улыбались.

Потом дядька что-то крикнул вниз, и люльку опустили.

Мы услышали, как Вова с Геной прошли к входной двери и снова стали по ней барабанить. В кухню заглянул Кирилл Петрович.

– Как я понимаю, есть надежды на скорое освобождение, если сам генерал прибыл.

– Какой генерал? – спросила я.

– Эмвэдэшный, – Кирилл Петрович удивленно посмотрел на меня. – Ты что, телевизор не смотришь? Или только Ксению и иже с ней? Ерепенников собственной персоной.

– То-то он мне знакомым показался! – воскликнула Ксения. – Правда, я его видела только в форме.

«Интересно, откуда его вытащила тетя Света?» – подумала я.

Потом прибыли еще какие-то машины, тетя Света, как я видела, давала интервью всем каналам, потом привезли незнакомую мне немолодую женщину, к которой тут же рванули журналисты. Рванула и тетя Света. Судя по всему, между тетей Светой и незнакомой мне теткой началась перепалка, и их насилу оттащили друг от друга. Тетю Свету оттаскивал лично генерал Ерепенников при содействии двух подчиненных. Вторую тетку тоже удерживали трое мужиков. Журналисты все снимали.

– Ксения, это кто такая? – спросила я.

– Понятия не имею, – ответила журналистка. – Она не из тусовки.

Потом, как мы увидели, вся толпа отправилась в подъезд, включая тетю Свету и незнакомую тетку. Тетку почему-то пропустили вперед. Замыкали шествие журналисты.

– Дверь открывают! – закричал Вова из коридора.

Мы дружно понеслись туда. Я осмотрела нашу компанию, собравшуюся в коридоре. Ксения еще раз проверила свой внешний вид в зеркале. Кирилл Петрович тоже пригладил волосы. Одет он был в свой родной костюм, в котором очнулся в квартире. Лассе был в свитере. Вова с Геной изображали сотрудников аварийки. Агриппина Аристарховна с Иваном Васильевичем продолжали держаться за руки. Ник Хаус стоял в спортивных брюках и олимпийке, позаимствованных у депутата. В руке он держал всю ту же бронзовую статуэтку, которую то и дело прикладывал к глазу. Видимо, хотел получше выглядеть перед телекамерами. Или, наоборот, продемонстрировать, как над гражданином Америки издевались в России, чтобы потребовать компенсацию морального ущерба.

Шедевр отсутствовал. Наверное, не хочет встречаться с представителями органов.

Открылась входная дверь. Из-за решетки мы увидели тетку, которую не знали, и генерала Ерепенникова с весьма помятой физиономией. Видимо, тетя Света оторвала его от процесса вливания внутрь крепких спиртных напитков. За ними на лестничной площадке толпилось много разнообразного народа в штатском и форме.

– Мариночка, деточка! – раздался вопль тети Светы. – Ты не голодная?

Потом тетя Света отодвинула генерала в сторону и приникла к решетке.

– Я здесь, – сказала я.

– Что ваша Мариночка делает в квартире моего сына?! – закричала неизвестная тетка, лицо которой приобрело багровый оттенок.

– Значит, ваш сын и есть тот маньяк, который захватил и силой удерживал мою племянницу! – не осталась в долгу тетя Света.

– Женщины, пожалуйста, – робко сказал из-за их спин генерал. Видимо, приготовился снова разнимать.

– Мне бы тоже хотелось это знать, – ответила я тетке.

И тут все наши заговорили одновременно. У генерала, выглядывавшего из-за двух женщин, глаза полезли на лоб.

– Погромче, пожалуйста, – крикнули с лестничной площадки, видимо, кто-то из журналистов. – И лучше все-таки по одному.

По одному никак не получалось. Я подключилась к общему хору. Пожалуй, молчал только Лассе. Он вообще ушел в сторонку, стараясь не привлекать к себе внимания. Громче всех вопил Ник Хаус, требуя консула и размахивая плакатом. Потом он случайно развернул плакат, и лицам с другой стороны решетки представился депутат с пририсованными рогами.

Тут уже громче всех завопила депутатская мать.

Генералу, видимо, все это надоело, и он гаркнул настоящим командирским голосом:

– Отставить!

Дом от этого крика содрогнулся, но не обрушился. Все-таки его в восемнадцатом, в крайнем случае в девятнадцатом веке строили, и не на сэкономленном сырье. На следующий день мы узнаем, что туча, уже почти нависшая над городом, в этот момент развернулась и отправилась в Финляндию, где начались затяжные дожди, которые ожидались в Питере.