Мария Жукова-Гладкова - Остров острых ощущений

– Юля, я поняла, что ты сутки ничего не ела! – Мое питание, похоже, волнует маму больше всего.

– Я ела малину, – сказала я. – И вообще мне тогда было не до еды!

– Юля, нужно правильно питаться. Потом начнутся проблемы с желудком. Юля, нельзя вести тот образ жизни, который ты ведешь!

Я слышу подобные наставления много лет и при первой же возможности съехала от родителей, однако воспитание по телефону продолжается. Но почему все-таки упор делается на питание? Моя жизнь столько раз была под угрозой! Кстати, остается и теперь.

– Виталя сегодня обещал к нам заехать, – добила меня мама в конце разговора. – Я ему сказала, что давно хочу повесить новое зеркало в ванной. Ты же знаешь, откуда у твоего отца руки растут? А Виталя любую мужскую работу в доме умеет делать. И, как твой отец, не лежит по вечерам на диване перед телевизором, а днем с какой-то очередной философской книгой.

– Витале некогда, – попыталась оправдать я отца. – Он бы тоже лежал. Диван – любимый четвероногий друг всех мужчин. И вообще у отца сердце больное!

Мама меня будто не слышала.

– Юля, может, и ты выберешься? Я пирогов напеку, как Виталя любит. Юля, мужчине обязательно нужно печь пироги. Юля, ты зря с ним рассталась. Это надежный человек, на которого всегда можно положиться. С ним ты будешь за каменной стеной. На самом деле за мужем .

Я сказала, что сама разберусь со своей личной жизнью, и заметила, что одного Витали у моих родителей сегодня вечером будет более чем достаточно, и они все вместе могут встретиться со мной по телевизору.

Потом позвонил Андрюша из Управления.

– Ты в самом деле те тарелки нашла? – спросил он первым делом.

– Ты видел, как их Иван Захарович в музей передавал? – уточнила я.

– Украл у тебя славу старый хитрец, – хмыкнул Андрюша.

– Я не возражала.

Андрюша пригласил приехать к ним, поскольку для меня имелась информация и со мной жаждали побеседовать ребята из отдела, занимающегося предметами искусства и антиквариатом. Я предупредила Викторию Семеновну, и мы с Пашкой рванули в Управление.

Мы придерживались версии с нахождением ключа в старых могилах. Мы сказали, что, по нашему мнению, его кто-то туда случайно обронил. Ключ у меня забрали. Копия записи уже была передана в Управление – в «сыром» виде, то есть в полной версии, до монтажа.

– А кто жил-то в этом домике? – спросила я, сгорая от любопытства.

– Те, у кого не было жен, – сказал Андрюша.

– А поподробнее?

Приятель объяснил, что все солдаты размещались в одной большой казарме, которую я видела и в которую заходила. Конечно, она была не очень большой по сравнению с имеющимися в других воинских частях, но подразделение, расквартированное на острове, вообще никогда не было крупным. Отдельный дом был у начальника части и у его зама. Оба жили на острове с женами. Еще в одном доме размещался прапорщик Гена с Алевтиной Ильиничной, и прапорщик, от которого жена ушла. В доме, где мы нашли клад, жили трое холостых мужчин. Из этих троих один оказался старлеем, отправившим ребят в лес и забывшим о них.

– Но такое количество банок! – воскликнула я. – Я решила, что в том доме жила женщина, которая занималась консервированием.

– Там все офицеры и прапорщики занимались консервированием, – сообщил приятель. – И мясо солили, и грибы. Варенье варили, ягоды просто холодной водой заливали, как раз в стеклянных банках. Это Гена объяснил.

– Сейчас армейская прокуратура вместе с двумя нашими сотрудниками допрашивает того старлея и двух других обитателей домика, – сообщил один из коллег Андрея. – И группа вылетит на остров осматривать остальные дома. Вы, как я понимаю, тщательно их не обыскивали?

Я покачала головой.

Мне задали несколько практических вопросов насчет того, что следует брать с собой на острова, где, по моему мнению, есть шанс что-то найти. Я считала, что теперь уже нигде. Я знала, сколько народу там пыталось что-то искать.

Но группа, конечно, все равно поехала. Сотрудников Управления не могли не включить из-за найденного антиквариата. Потом ребята рассказывали в Управлении о классной рыбалке и вообще о том, как хорошо они отдохнули. Как и следовало ожидать, группа ничего не нашла.

Старлей и двое других молодых офицеров твердо заявляли, что ни про какие тарелки в погребе не слышали, никаких кладов не находили и вообще погребом не пользовались. Банки, вероятно, остались от предыдущих жильцов. И неужели они бы не забрали тарелки с собой, если бы это был их клад?

Допрос предыдущих жильцов затягивался на неопределенное время. Я считала, что в обнаружении тарелок (в смысле до меня) никто не признается. Они все равно потеряны, так зачем же признаваться, что нашел клад? Отпечатки пальцев уже не снять – их брало в руки столько людей. Все, что могло оставаться, стерлось. Но я на самом деле не понимала, как кто-то мог про них забыть. Или имелись веские основания их там оставить?

Задушенного помощника губернатора похоронили в родном городе, тело археолога доставили в Петербург, как и тело вытащенного из воды солдатика, и мою находку в кустах у поляны – хотя бы из тех соображений, что в известной нам области не было возможностей для проведения нужных экспертиз. В Питере значительно больше всякого оборудования. Ими занималась наша судмедэкспертиза. Наши специалисты признали, что найденный в воде парень умер от естественных причин и был сброшен в воду уже после смерти. Умер год-полтора назад. Его опознала мать и забрала тело сына в родную деревню. Расходы оплатила армия, высокие чины которой всячески пытались замять скандал, который начался больше года назад, а в этом году разгорелся с новой силой.

Найденный на поляне парень оказался сослуживцем утопленника – тем самым исчезнувшим Романом, сводным братом убитого в бане Николая Свиридова. Романа убили одним сильным ударом ножа в спину – и я, так и не решившись его перевернуть, этого на поляне не поняла, хотя мысль такая у меня появлялась.

Конечно, возникли проблемы с опознанием. Я для начала сама звонила в Московскую область, разговаривала с Николаем Николаевичем. Я рассказала, во что парень был одет, назвала рост, вес, цвет волос и глаз. Николай Николаевич снова приехал в Петербург и вначале встретился со мной.

– Это может быть Роман, – грустно сказал пожилой мужчина. – Но что мне говорить органам, чтобы не подставить живых? Вас, Веронику, Генриха, ребят из-под Смоленска?

Я посоветовала сказать, что Николай с Романом вдвоем ходили в поход на острова, где служил Роман. Один раз ходили – этим летом. Про прошлогодний поход не упоминать, про клады не упоминать. Сказать, что Роман просто ностальгировал по тем местам, хотел снова пройти путь, который преодолел в предыдущий год, порыбачить… Про исчезновение говорить то, что известно со слов Николая. У него же не спросишь, не проверишь.