Мария Жукова-Гладкова - Принц с опасной родословной

– Мы будем договариваться или как?

– Да, я знаю! Вас наняли враги демократии! Те, кто против реформ! Вы что, против демократии? Против реформ? Я борюсь за чистоту нашего общества. Я считаю, что все взяточники должны сидеть в тюрьме!

– А почему вы вон в том здании взяточников не ищете? – Я кивнула на Мариинский дворец. – Не отходя от кассы, так сказать? Или в городской и районных администрациях? Если бы вы выводили на чистую воду, например, крупных чиновников или даже средних, я бы регулярно освещала все ваши инициативы. С большим удовольствием и бесплатно. Но вы все не туда суетесь. То в университете ухватили преподавателя, то врача «выводите на чистую воду». Вам никогда не приходило в голову, что они просто вынуждены брать взятки, чтобы хоть как-то выжить? Потому что повышения их зарплаты вами и вашими коллегами – фикция? Вы только показываете, что работаете!

Я подумала о том, что если в каких-то странах прецедентное право, то у нас оно – выборочное. За сто баксов можно надолго лишиться свободы, в тюрьмах и колониях у нас сидят те, кто украл мешок картошки или соседскую курицу, но никак не миллионы народных денег и не народное добро на миллиарды рублей. У нас если украл завод – можешь идти в сенаторы.

Моя бы воля – отпустила бы многих из тех, кто сейчас в тюрьме, на свободу. Например, после суда. Если человек хотя бы месяц провел в СИЗО, пока шло следствие (хотя оно обычно тянется гораздо дольше), – ему наука на всю жизнь. Если человек нормальный, конечно. Он сделает все, чтобы туда больше не попадать. Есть люди, совершившие преступление в состоянии аффекта, есть случайно оступившиеся, есть те, которые пошли на преступление, потому что попросту было нечего жрать… Их нужно отпускать после суда – чтобы окончательно не ломать им жизнь. Ведь она будет сломана навсегда.

– Да я… – попробовал возмутиться Ковальчук.

– Все. Хватит. Хотите увидеть себя на телеэкране и в печати осликом?

– Вам никто не даст! Вам никто не позволит!

– Вы уверены? – спросила я вкрадчиво. – Вы же сами только что обвиняли меня в продажности. А если меня наняли специально для того, чтобы повалить вас?

– Что вы хотите? – мрачным тоном спросил Ковальчук.

– Сейчас вы перед камерой с вашим обычным энтузиазмом рассказываете, что вас ввели в заблуждение и вы накажете тех, кто ввел вас в заблуждение. Прапорщик Соколенко – честнейший человек, и вы приносите извинения ему самому и всему ГУИНу и лично проследите, чтобы прапорщик Соколенко не был уволен, а продолжал с честью – как и всегда в прошлом – исполнять свои должностные обязанности. Потом пожмете Виктору Ильичу руку и в эфире попросите у него прощения. Далее. Сегодня соберете всех журналистов, которых собирали вчера, и объявите им то же самое, только уже без Соколенко. Сегодня вечером они все должны продемонстрировать эти сюжеты в эфире. Завтра в газетах, где сегодня были опубликованы обличительные статьи, должно появиться опровержение. Говорить убедительно, с горящими глазами, можете кулачками посотрясать, ручку вперед вытянуть. Это уже на ваше усмотрение. Вы все это знаете лучше меня. Вперед.

– Тогда я получу все отснятое? Снимали на цифровик?

– Тогда я не покажу эти фотографии в эфире и не поставлю в «Невские новости». Но в ближайшее время вы ничего не получите. Может, не получите никогда. От меня это уже не зависит.

– Кто вас послал?

– Не имеет значения.

– Я могу хотя бы узнать, кто фотографировал?

– Я.

– Вы врете!!! – взвился антикоррупционер. – Вас не могло там быть! Да вас бы туда никогда не пустили!

– Я сама прошла.

Ковальчук осекся. Глубоко задумался. Пашка продолжал снимать. Соколенко молчал, слушая нашу перепалку с огромным интересом.

– Вы снимали только меня? – спросил антикоррупционер спокойным тоном.

– Не только.

– Вы случайно не знаете, кто убил Ефимова? Если вы мне это скажете, я, в свою очередь, скажу все, что вы хотите, и пресс-конференцию созову. И в самом деле проверю, чтоб его, – он кивнул на Соколенко, – не выперли к чертовой бабушке, пусть он там хоть всех зэков водкой обеспечил. В дополнение к наркотикам и бабам.

Вслух я ничего не сказала, просто извлекла из сумки фотографию, на которой Ефимов и дочь антикоррупционера занимаются любовью, и еще одну – где он на той же кровати, снятый с того же ракурса, лежит с огромным тесаком в груди.

– Значит, все-таки Светка… – медленно произнес Ковальчук, по-моему, нисколько не удивившись. – Вы не собираетесь передавать эти снимки в правоохранительные органы?

– Нет.

– Хорошо. Давайте записывать мое заявление.

Ковальчук преобразился прямо на глазах. Ему, по-моему, не в депутаты нужно было идти, а в артисты. Такой талант пропал! Хотя не пропал… Используется на благо избранных.

– Вы довольны? – спросил Александр Евстафьевич, закончив свое выступление и усиленное сотрясание руки прапорщика.

– Буду довольна, когда увижу ваши опровержения по всем каналам и во всех газетах.

– Будут вам опровержения, – вздохнул Ковальчук. – Вопрос могу задать? Лично вам, Юлия Владиславовна?

– Задать, конечно, можете.

– Что вы лично с этого имеете?

– Вам, может быть, это трудно понять, Александр Евстафьевич, но я не хочу, чтобы человека из-за такой ерунды увольняли за два года до пенсии.

Потом я произнесла речь про маленькие зарплаты (Ковальчук обалдел, услышав цифры, я же заметила, что ему есть за что бороться), рассказала про человека, кому предназначалась водка и по какой причине.

– Вас попросили снять это… мое выступление?

– Нет, это мое собственное желание. Я провела большую журналистскую работу, задействовала многих людей. Мне дали снимки. Если вы хотите выяснить, что собирается в отношении вас предпринять человек, у которого остается весь отснятый материал, то отвечаю честно: не знаю, даже примерно не представляю. Может, и ничего.

– Последний вопрос. Просто ответьте: да или нет. Они у Ящера? В смысле, у его людей?

Удивление на моем лице было ответом.

– Надеюсь никогда с вами больше не встречаться, – сказал на прощание Ковальчук, в сторону Пашки и Соколенко даже не взглянул и устало пошел в сторону входа в Мариинский дворец.

– Ну ни фига себе, – покачал головой прапорщик. В нашу сторону от машины уже двигалась Шурища. Она поняла, что интервью закончено, и явно хотела узнать, удалось ли нам добиться желаемого.

– Виктор Ильич! – сказала я.

– Да? – тут же ожил прапорщик. – Чем могу…

– Мне нужно ночью в «Кресты».

– Без проблем, – сказал он невозмутимо. – Устроим вам экскурсию. Ночные «Кресты». Все, что хотите, покажем.

Я сказала, кого хочу и в какой последовательности.

– Вам кровать нужна? – по-деловому уточнил Соколенко.