Тонино Бенаквиста - Охота на зайца

— Есть там внутри высокий такой белобрысый тип?

Утвердительный кивок головой.

— Где он?

— Слева, на моей кушетке. У девицы нож к горлу приставлен.

Я задумался на миг, как все эти люди смогли поместиться в столь малом пространстве. Но хоть это место и самое тесное, однако также и наиболее надежное, когда контролеры и таможенники уже прошли. После французской границы больше никто не потревожит. Разве что какой-нибудь мнительный пассажир побоится проспать свою остановку. Если я буду слишком долго раздумывать — все пропало. По положению квадратика в замке вижу, что они закрылись изнутри. Левой рукой вставляю ключ, правой вытаскиваю свой пугач. Посмотрим, способен ли я на одновременное движение обеих рук. Нет у меня привычки входить к приятелю как вор. И еще того меньше — как убийца.

Никогда еще защелка не производила столько шума под моей рукой. Я ускорил движение и бросился вперед, на тела, не различая лиц, сметая все на своем пути. Вся куча-мала отлетела к окну, я схватил чьи-то руки, чтобы освободить левую сторону кушетки, чья-то голова попыталась втиснуться между стенкой и баком, я заорал, держа палец на спуске и уперев дуло в белокурые волосы. Брандебург вскрикнул, и все застыло.

Наконец я смог разглядеть окружающее уголком глаза. Соня по-прежнему тут, прикован к оконному поручню. У него опять потекло из носа. Девица распластана на полу, под коленом американца. Его нож готов вонзиться ей в горло. Из кармана его куртки торчит револьвер. А Брандебург тут, под дулом моего, не осмеливаясь поднять голову.

Американец не шелохнулся, его нож до сих пор сохраняет все тот же угол. Я чуть нервно толкаю Брандебурга стволом в висок:

— Велите ему отпустить ее и сесть на ее место. На пол.

Они меняются местами, она забирает у него свою хлопушку, и это словно возвращает ей дар речи.

— Ладно, Брандебургом я сама займусь, а вы найдите что-нибудь, чтобы связать второго, и еще чистый носовой платок для Латура.

— …Вам что, опять покомандовать захотелось, да? На вашем месте я бы свои фразы заканчивал «слушаюсь» и «будет исполнено».

Она затыкается на секунду. Не похоже, что последние минуты, которые она провела здесь, слишком уж ее задели. Никогда не встречал таких баб. Это совсем не то что Беттина, но я спрашиваю себя, стоит ли одно другого.

— Мне жаль.

— Расскажите-ка нам лучше о продолжении событий, вы ведь получили то, что хотели? — спрашиваю я.

— И главное — на французской территории. Он больше уже не в своей вотчине, неужели вы не понимаете, какая это удача… — говорит она.

— Нет, мне на это плевать. Все, что я хочу выяснить, — это остановим мы поезд или нет.

Жан-Шарль немедленно возражает, жестами и невразумительными стенаниями.

— Вашего мнения я не спрашивал, — замечаю я.

— Ни в коем случае! Где мы тут остановимся? Прямо в горах, меж двух туннелей? В Доле? Полиция нас два дня продержит, а когда я к себе домой попаду? Антуан, вы же обещали домой меня отвезти… Домой!

Его случай меня больше не интересует. Но он не совсем неправ. Если мы ничего не скажем контролерам, то наверняка будем на Лионском вокзале в 8.19. Я выберусь на пути, свалю потихоньку и отправлюсь к себе в постель. За мной придут, конечно, заставят давать показания, вынудят уволиться, но не сразу.

— Он отчасти прав, — говорит девица. — Что мне, по-вашему, делать в Юрских горах? Они тут только волынку будут тянуть… А в Париже у нас есть отделение ВОЗ, которое сразу может вмешаться. Они уже предупреждены.

Ладно, если все согласны, то оставим их при себе.

Я предложил поместить Брандебурга с его американцем в десятом купе девяносто шестого вагона, но девица предпочла разделить их, по крайней мере биг-босса и врача, чтобы помешать им общаться между собой. По правде сказать, я не слишком хорошо понял почему. Мне это только лишних хлопот добавило. Поскольку Жан-Шарля никуда переместить невозможно, то кабинку Ришара придется закрыть под предлогом каких-нибудь технических причин, вроде разбитого окна. Напротив сони пристегнем наручниками Брандебурга. Американец отправится к врачу, в десятое, тоже с наручниками на руках. Еще надо устроить, чтобы контролеры держались подальше от девяносто шестого. Хотя сейчас это уже не так важно. Когда они узнают, что творилось в двести двадцать втором под самым их носом, то сами рискуют схлопотать рапорт.

— Вы что, собираетесь оставить меня с этой сволочью? — кричит соня.

— Вот именно, — отвечаю я. — Сможете теперь лучше познакомиться.

В какой-то миг я остаюсь наедине с ними обоими, сидящими лицом к лицу, каждый прикован напротив другого. И это почти смешно. Хорошенький поединок в перспективе. Жан-Шарль разоряется вовсю, так громко, что я прошу его снизить тон, чтобы он не разбудил соседей. Он продолжает шипеть оскорбления, что делает сцену довольно нелепой.

— Подонок… Это моей кровью ты торговать хотел? Моей! Мерзавец… Мерзавец!

Мне расхотелось улыбаться. Это изрыгание хулы, эта злоба в глазах… Не думал, что он способен на такое. Тот не говорит ничего и только слушает.

— Теперь меня Франция будет обхаживать. Я подопытный кролик? Ладно, очень хорошо, но я предпочитаю свою собственную клетку той, которую вы мне посулили. Теперь мной будет заниматься французское государство!

Наконец Брандебург решается ответить. Очень медленно.

— Французское государство? Шутить изволите… Вам просто не известно истинное положение дел. Это война, господин Латур, и вы на передовой. Думаете, вы в безопасности по эту сторону границы? Заблуждение. Вы никогда больше не будете в безопасности и нигде. Если вас не получил я, то и никто не получит… Найти вас будет даже слишком просто. А я, как всегда, выйду сухим из воды… Это всего лишь вопрос времени. Вы стоите слишком дорого, вас непременно отыщут, но где тогда будет французское государство?

Жан-Шарль застывает на какой-то миг. Он ошеломлен.

А я закрываю купе на ключ и висячий замок. Я и без того слышал чересчур много. Пусть сами между собой разбираются.

Я долго искал Ришара и нашел наконец, осаждаемого контролерами, которые всенепременно желали знать, зачем его вызывали по радио среди ночи. Я все взял на себя, выдав это за шутку в духе: смешно ведь разбудить коллегу среди ночи, чтобы он спросонья протопал через десять вагонов. Они отметили это в своем рапорте как лишний штрих к перечню моих гнусностей: «Использует громкую связь в личных и весьма сомнительных целях, нарушая сон пассажиров». Если бы они только знали, насколько это напрасный труд.

Мы с Ришаром вернулись к себе. Девица стоит в коридоре девяносто шестого и спать идти отказывается. В такое время Жан-Шарль, наверное, всерьез жалеет, что выбросил ключ. Но что сделано, то сделано. Я оставил ему немного воды для его пилюли.