Ольга Тарасевич - Последняя тайна Лермонтова

Кипит, и... Не выдерживает! Очень хорошо!

Когда Николай услышал из уст Баранта адресованное Лермонтову холодно-презрительное: «Вы слишком пользуетесь тем, что мы в стране, где дуэль запрещена», то едва сдержал возглас радости.

Маешка мимо такого не пройдет. Барант – стрелок отличный, преметкий, и может статься...

Так примерно все и случилось.

Та самая фраза была сказана накануне первой кадрили, которую княгиня обещала Лермонтову. И сразу же после танца Маешка подошел к стоящему у стены и гневно сжимающему кулаки французу. И, улыбаясь своей вечно язвительно-презрительной улыбкой, небрежно пробормотал:

– Дуэль запрещена? О, это ничего не значит! Я весь к вашим услугам!

Лермонтов, правда, после схватки на Черной речке остался жив. Хотя – какое счастье! – он бросил Марию. Оставил ее как раз в тот момент, когда у нее умер маленький ребенок. К горю матери прибавилась и угроза потерять все состояние, так как родня по мужу вознамерилась прибрать его имение к своим рукам. И это в такой-то момент Маешка поступил в своей обычной манере!

Преграда исчезла. Можно было утешать княгиню и пытаться сблизиться с нею.

Сначала Щербатова как будто радовалась визитам.

– Николай Соломонович, вы один мне верный друг и советчик в этот сложный час, – говорила Мария.

Впрочем, глядя на нее, не верилось ни в какое горе: красота княгини сияла ровно, безмятежно, она ни капельки не потускнела от всех недавних испытаний.

Однако же вскорости все стало ясно. «Не мне она радуется, – Мартынов припоминал каждое слово любимой и все больше мрачнел. – Ей просто хочется говорить о нем, а я слушаю...»

С утра до вечера Щербатова не выпускала из рук альбома со стихами и рисунками Лермонтова.

– Он жив, жив, – как в забытьи все повторяла она. – А ведь я так боялась, он нарисовал себя умирающим.

«О, поиграть в умирающего – его любимая забава, – подумал Николай, пододвигаясь к княгине поближе. Черт с ним, с Лермонтовым и его рисунками, все, что угодно можно вытерпеть за возможность вблизи любоваться нежным розовым ушком и длинными пушистыми ресницами княгини. – Умирать – это он мастак, моей сестре, помнится, все уши прожужжал. „Не плачьте обо мне, я чувствую, мне уже недолго осталось“, – всегда говорит он. Но такие всех переживут. Если уж Барант, отличный стрелок, сплоховал, понятно одно – Мишелю фартит не только с женщинами, из поединков с судьбой он тоже выходит победителем. Однако ж княгиня... Ни слезинки по преставившемуся ребенку, все мысли только о Лермонтове...».

Тем временем Мария открыла лежащий на коленях альбом.

И от той картины у Мартынова неожиданно мурашки побежали по спине.

Выполненная пером и чернилами, она даже не казалась картиной. Набросок, черновик, небрежные росчерки. Или даже просто нелепейшая карикатура, обычное позерство и баловство виделись в том рисунке.

Однако стоило посмотреть на лист альбома лишь пару секунд, страх сдавливал грудь и дышать не было больше никакой возможности.

Зловещая, пугающая. Кричащая. Такой картине отчего-то верилось помимо воли.

В горах, на площадке, окаймленной невысокими, однако же раскидистыми кавказскими деревами, лежит мертвый Мишель. У него пробита грудь, и можно было бы подумать, что маленький худощавый Лермонтов в нескладной шинелишке ранен – но набросанное нервными линиями лицо уже застыло в печальной маске смерти.

Легкий дымок идет из пистолета другого дуэлянта. Фигура его повернута к секундантам, а потому лица разглядеть нет никакой возможности, ясно только, что убийца Мишеля высок и хорошо сложен.

Взгляд обегает все это и лишь потом начинает различать невероятное. За кустом, растущим опасно близко к глубокой пропасти, сидит на корточках человек. В длинном темном плаще (похоже, офицерском, с пелериною), низко склонившийся, он почти сливается с темными скалами. В нем не было бы ничего особенного, коли б не одна деталь, от которой кровь стынет в жилах. Художник, лишь небрежно очертивший притаившегося мужчину, тем не менее, тщательнейшим образом вырисовал пистолет в его руках...

«Что это? Заговор? Отчего Мишель нарисовал такую странную картину в альбоме княгини? – думал Николай, не в силах отвести глаз от рисунка. – Отчего я так страшно волнуюсь, когда смотрю на эту почти карикатуру?»

– Он совершенно мертвый здесь, в альбоме. Как же славно, что дуэль не причинила Лермонтову никакого вреда, – прошептала Мария. И, расправив на коленях атласное розовое платье, расшитое золотыми нитями, дрожащим голосом произнесла: – А что, Николай Соломонович, коли выпустили его из-под ареста, может, он уже и на балы ходит? Не видали вы его там? Может, собирается он ко мне быть с визитом?..

Это правда: глядя на мир, нельзя не удивляться. Кто бы мог подумать, что Олеся умеет так кричать, верещать, визжать, качать права!

– Миша, я все знаю! Ты переписал завещание! Я понимаю, почему ты решил добавить Андрея. Он твой брат, и это совершенно логично. Но Айо! Я – мать твоего ребенка, и она – неизвестно кто! Ты уже ставишь нас на одну доску!

– Дорогая! А ведь я тебя недооценивал. Как ты узнала? Адвокат, я уверен, не ответил бы ни на один из твоих вопросов! Денис – могила! Как ты узнала?!

– Адвокат, правда, ничего не говорил. Я у него и не спрашивала. Кто я такая, чтобы задавать вопросы! Ты на это намекаешь, да? Я-то свое место знаю! Но вот Айо, уж конечно, не смогла не поделиться такой большой радостью. Она заявилась к нам с утра пораньше. У Антона опять истерика, он не выносит твою подругу. И ты еще говоришь, что это я провоцирую конфликты! Айо такая белая и пушистая, хочет наладить дружеские отношения, а я все порчу. Теперь ты понимаешь, в ком на самом деле проблема?

– Бабы, с вами можно рехнуться! Когда вы прекратите друг с другом бодаться?! То одна залупается, то вторая. Вы меня уже достали! Обе! Мое завещание – это мое дело. Это вообще формальность! Не дождетесь! Ну привычка у меня такая – держать бумаги в порядке! И никто из вас по новому завещанию не обижен! Хотя я, по большому счету, ничего тебе не должен! Ты присосалась ко мне со своей любовью, как пиявка, ты тащила меня в койку, как последняя блядь! А когда появился Антон – разве я хоть в чем-нибудь вам отказывал? Ты ведь ни одного дня не работала! Что ты от меня еще хочешь? Почему ты мне постоянно сверлишь мозг! Вопросов больше нет? Свободна! Иди отсюда, я говорю, не хрен бежать за мной! Русский язык понимаешь? Вали, давай!

Ой, а вот прямо сейчас все будет очень плохо.

Мне некуда прятаться. Тот выступ стены, за которым я притаилась – никакое не укрытие, через пару секунд быстро цокающая в мою сторону Олеся меня увидит, закричит, примчится Панин... И что, разве они поверят, что я не имела ни малейшего намерения подслушивать? Честно, я всего лишь пыталась найти комнаты Михаила. Горничная объяснила, как надо переходить в противоположное крыло. Но я заблудилась среди многочисленных лестниц и коридоров. Потом раздались громкие голоса...