Сергей Асанов - Тринадцать

После холодного душа и тщательной процедуры приведения в порядок своего портрета Костя был готов действовать. Мама по-прежнему находилась в спальне и по-прежнему не подавала признаков жизни. Скорее всего уснула. В последнее время она стала серьезно увлекаться успокоительными препаратами, многие из которых не совсем безопасны и при больших дозах могут нанести непоправимый вред. Но с матерью все в порядке — Костя это чувствовал. Вернее, он точно знал, что она не оставит свое чадо в одиночестве, она до последнего вздоха будет вылизывать его мордочку и поглаживать холку. О, она никому не даст его в обиду, она заслонит его грудью, она сделает все, чтобы мальчик чувствовал себя комфортно…

Руки у Кости медленно сжимались в кулаки, когда он об этом подумал, а губы начинали дрожать. «Чертова сука», — подумал он, взглянув на закрытую дверь спальни. В комнате телевизор по-прежнему бубнил о чем-то геополитическом.

Он еще раз оглядел себя в зеркале прихожей — свежий, причесанный, благоухающий, в белой рубашке и тщательно отутюженных черных брюках, — потом прошел в свою комнату. Взял мобильный телефон и набрал номер.

Ответа ждал долго. Абонент не желал с ним разговаривать, это очевидно. Но сегодня Константин не намерен отступать.

Он сбросил звонок, набрал снова и опять стал ждать. Тот же результат.

На устах заиграла хищная улыбка.

«Я тебя добью… Добью… Убью…»

Он повторил процедуру. Третья попытка оказалась удачной. Он действительно дожал ее.

— Я слушаю тебя, Константин, — выдохнула женщина.

— Добрый вечер, Татьяна Николаевна! Извините, что поздно, но мне нужно с вами поговорить.

Задумчивая пауза в ответ. Женщина явно борется с отвращением. Вот здесь нужно действовать осторожно: одно неверное движение, и она слетит со связи и больше ты ее точно не увидишь и даже не услышишь. Нужно очень-очень осторожно…

— Татьяна Николаевна, я прекрасно помню, что наша последняя встреча закончилась не очень хорошо. Более того, я бы сказал, она закончилась весьма отвратительно. Поверьте, я очень переживал по этому поводу и много раз порывался позвонить вам, чтобы извиниться, но всякий раз отменял вызов. Я боялся, что вы меня больше не примете.

Он умолк, отвел трубку в сторону, сделал глубокий вдох. Все нормально, все отлично, очень ровно и правдоподобно. Просто чертовски правдоподобно! Тебе, Костик, надо в «театре у микрофона» выступать!

Татьяна Николаевна ничего не отвечала, но и не отключалась. Константин отчетливо слышал ее дыхание. Это хороший знак.

Он продолжил:

— Понимаете, сегодня утром мне захотелось расставить все точки над i, вернуться, так сказать, к источнику и навести порядок в своей жизни. Я решил начать с вас, потому что… потому что именно с вами я очень сильно искрил. Я искренне сожалею о сказанном тогда в вашей машине и прошу у вас прощения. Вы простите меня?

Для пущей убедительности он пару раз дунул в трубку, изображая крайнюю степень волнения. По его мнению, это должно было сработать.

И оно таки сработало!

— Ладно, принято, — произнесла наконец Татьяна Николаевна. Она не расплакалась от умиления, но чуть-чуть смягчилась. Самохвалов угадал с интонацией, он сумел заронить в ее душу зерно сомнения, а этого на данном этапе было вполне достаточно. — Ты, наверно, меня тоже извини, Костя, я была слишком резка с тобой и, видимо, действительно недостаточно внимательно тебя слушала. Для специалиста это, пожалуй, непростительно.

Она виновато хихикнула. Она почти готова!

— У тебя есть какие-то вопросы ко мне?

Костя вспотел — настал самый ответственный и опасный момент разговора. Здесь ошибаться нельзя, здесь ты как сапер под стратегически важным мостом в партизанском лесу.

— Кхм… Да, Татьяна Николаевна, я хотел с вами кое-что обсудить. Только боюсь, что это не телефонный разговор.

Она сделала паузу, потом начала было:

— Костя, послушай…

Он не дал ей ни доли секунды:

— Я не могу по телефону, Татьяна Николавна, потому что мне нужно видеть глаза живого человека, который меня слушает и который понимает, что я говорю. Мне хочется, чтобы вы приехали. Я встречу вас во дворе. Вы сможете подъехать прямо сейчас?

Сказав это, он затаил дыхание.

«Ну, сука, давай рожай быстрее, или я сам к тебе приеду!»

Мучительно долгая пауза, при которой обычно сжимаешь большой палец, кусаешь губы, зажмуриваешься, считаешь до десяти или вспоминаешь, как в детстве тырил яблоки в чужом саду или запускал бумажного змея… Но Костя в эти минуты не испытывал ничего романтического, он лишь мысленно проговаривал ругательства, вызывая в голове образ этой женщины…

О, эта женщина! Если приглядеться, уже не так молода, как иным хотелось бы, но весьма очаровательна, свежа и легка. У нее было необходимое для удачливого психотерапевта сочетание внешних и внутренних данных, у нее есть опыт, и у нее есть шарм. Черт возьми, а ведь он почти влюбился в нее! На самых первых сеансах, к которым его склонила обеспокоенная мать, он любовался этой дамой, с любопытством и тайным вожделением разглядывал ее ноги и декольте… он представлял себе невесть что, запираясь в своей комнате и предаваясь самоудовлетворению по вечерам. О, если бы ему дали чуть-чуть времени и проявили чуть-чуть внимания — он, пожалуй, смог бы что-то слепить из себя, чтобы стать интересным для таких женщин, как она.

Но времени ему не дали. Вместо этого размазали по приборной доске красной «хонды», оплевали и выбросили, как вчерашнюю газету, в которой успели прочесть только колонку анекдотов и астрологический прогноз. Да, вот так мы выполняем свою работу, и вот так мы отрабатываем свои гонорары…

Сука.

— Татьяна Николаевна? — взмолился он. — Мне очень-очень нужно с вами поговорить. Приезжайте.

Она сломалась.

— Хорошо, Костя. Но я смогу только минут через сорок. Нормально?

— Вполне! — Он едва сумел скрыть радость. Свою истинную радость. — Я буду ждать вас. Спасибо!

Она положила трубку, не попрощавшись.

Константин отключил у телефона звук и спрятал аппарат в карман брюк. Очень ненадежный карман, из которого у него постоянно все выпадало. Мать говорила, что когда-нибудь он потеряет ключи или еще что-нибудь важное, но Костя не мог покончить с привычкой носить самые необходимые вещи в карманах.

Напряжение нарастало. Михаила начинало подташнивать, а это верный признак того, что затевается что-то весьма мерзкое. Желудок никогда его не подводил. У нормальных людей этот орган был встроен в пищеварительную систему и выполнял хотя и очень важные, но обыденные функции, а у Михаила желудок был «сейсмическим датчиком».

Короче, ему захотелось блевануть, и он едва не выскочил из маршрутного такси на ходу всего за пару сотен метров до остановки. Когда ему казалось, что содержимое желудка — всего-то один бутерброд, шоколадный батончик и чай со сливками — уже готово наполнить его рот, машина остановилась. Миша выскочил из салона и пулей метнулся за остановочный киоск «Роспечати».