Галина Романова - Старая тайна, новый негодяй

— Да брось, Даша! — Антонина сморщила курносый носик и недоверчиво качнула головой. — Если у него и были оппоненты, то это бабы! Они же ему прохода не давали и бесились оттого, что никто ему, кроме его Норы, не нужен. Всем было невдомек, чем могла прельстить мужика, блистающего внешностью, умом, удачливостью, такая серая необразованная мышка из глухого аула. А ему плевать, знаешь! Нарядит ее как картинку — чего-чего, а красотой она необыкновенной отличалась — и выведет в свет. Наши-то гусыни шипят им вслед, а им все нипочем. Идут себе, улыбаются, он ее то в щечку, то в плечико поцелует… Красивая пара была, Даша! Мне пришлось с ними однажды отдыхать в пансионате за городом… Чудесное было время! Сережа такой балагур, щедрый опять-таки. Завалил нас фруктами и шампанским. Гудели все ночи напролет…

Тоня встала с плетеного кресла, прошлась по балкону, разминая ноги. Потом облокотилась о перила и, глядя в парк, подернувшийся желтизной листвы, мечтательно произнесла:

— В него буквально все там были влюблены, Даша! Каждая без исключения о нем мечтала. А Нора… Она, казалось, и не замечала этого. И к красоте его относилась, как к чему-то обыденному. Может, в этом и был секрет их взаимоотношений.

Мне стоило великих сил слушать ее с безучастным видом, не выдавая своих чувств, от которых внутри все корчилось и стонало. Без устали таская из вазы крекеры, я накачивалась крепким кофе, от которого постепенно начал ныть желудок и застучало в висках.

— А потом вдруг все изменилось. Это сразу все заметили. Сережа из внимательного и любящего превратился в дерганого неврастеника. Домашняя прислуга — а у них в штате были трое: садовник, домработница и шофер — все в один голос начали утверждать, что между Норой и Сергеем пробежала черная кошка. Она часто плакала, а однажды даже попыталась собрать вещи и уехать на родину. Сергей просто взбеленился. Кричал так, что в соседнем саду было слышно.

— А кто соседи?

— А, одна моя знакомая, там у меня их много. Я же тот район курировала в то время. Сама напросилась, если честно. Люди сознательные, всегда знали, как отблагодарить за усердие. — Тоня оторвалась от созерцания парковой зоны и вновь уселась в кресло напротив меня.

— Ничего подозрительного твоя знакомая не видела накануне гибели Норы? Ну, может быть, посторонних или…

Тоня даже договорить мне не дала, фыркнув с возмущением такой силы, что едва не залила меня своим кофе.

— Посторонних?! И ты туда же?! Хватит уже передо мной ваньку валять, Даша! Знаем мы историю и про бомжа, и про драгоценности. Только вранье все это! Чистой воды вранье!

— Кто же тогда убил ее? — Этим вопросом я задавалась весь вечер и добрую половину ночи накануне. Ворочалась в постели без сна и все силилась понять, что так не нравится мне во всей этой истории с убийством и загадочным освобождением Аракеляна из-под стражи.

— Кто, кто! Серега и убил, кто же еще! Ты с прислугой поговори, они тебе такого порасскажут. С виду любовь, поцелуйчики, а ночами эта самая Нора, упокой господи душу ее невинную, кричала так, что соседям спать не давала.

Соседи, допустим, могли совсем не спать и не поэтому. Любопытство ведь не только покоя, но и сна порой лишает. Да и Нора могла кричать ночами не от побоев мужа, а вовсе по другой причине, о которой, кстати, я могла догадаться.

— Бил он ее, бедняжку, — вздохнула Тоня, правда, без особого сострадания в голосе. Видимо, чары Аракеляна и ей в свое время не давали покоя. — Бил, бил, а потом…

— Чего же его тогда освободили потом? — Я выудила последний крекер из вазы и, без сожаления посмотрев в свою пустую чашку, принялась грызть его всухомятку.

— Ой, тут тоже разговоров была масса. Кто что плел. — Тоня взяла в руки кофейник и потрясла им, прислушиваясь к тому, как сиротливо там плещется кофейная гуща. — Может, еще кофе сварить?

— Нет, нет, спасибо, — поспешно отказалась я, потому что спазмы в желудке стали ощутимее. — Так что говорили?

Вернув кофейник на место, Тоня на минуту задумалась, затеребив переносицу, что выглядело весьма забавно при ее курносости, потом неуверенно начала говорить:

— Знаешь, кто болтал, что Аракелян хранит где-то огромную сумму денег. Фирма-то его очень быстро пошла ко дну, пока не подхватил ее этот, как его… ну вот взорвался в собственной машине на днях…

— Это не так важно, — быстро оборвала я ее, поняв, что она говорит об Игоре. — А еще?

— Потом была версия, что его выкупила не известная никому любовница, из-за которой весь сыр-бор и разгорелся. Это, кстати, выглядело достаточно правдоподобно, потому что тот милиционер, который вел дело, почти сразу ушел из милиции и открыл собственное дело. На что, спрашивается? Потом постепенно от версии с любовницей отказались, так как после возвращения Аракеляна из тюрьмы ее и в помине не оказалось, а он стремительно начал спиваться. И в конечном итоге все остановились на том, что тот самый милиционер, подтасовавший факты, был всего-навсего мздоимцем, умело раскрутившим ситуацию под себя. Может, так оно и надо. Кому охота за три тысячи рэ париться?..

Все, дальше пошла лирика, и мне настала пора прощаться. Узнав о бывших соседях Сергея более подробно и выведав, с кем из них удобнее поговорить на эту тему, я ушла.

Старенькая «копейка», издавна принадлежавшая нашему спорткомплексу и которой мне мой шеф благосклонно разрешил попользоваться, пока моя машина находится на стоянке в ГАИ, терпеливо ждала меня у крыльца муниципалитета. Усевшись в продавленное кресло, я с третьей попытки завела ее и медленно двинулась по нужному адресу. Почему медленно? Да потому что все утро колесила по городу с ощущением того, что кто-то высверливает мне затылок пристальным взглядом. Дошло до того, что я обыскала багажник и даже заглянула под заднее сиденье на предмет обнаружения злоумышленника. Конечно же, никого там не было и быть не могло. Заранее там спрятаться наверняка никто не мог, потому что идея попросить у шефа машину пришла ко мне лишь сегодняшним утром. Ощущение тем не менее не исчезало.

Я проехала по Мичуринскому проспекту, свернула на улицу Мира. Поколесив по закоулкам, вновь вернулась на проспект. Ничего! Никаких намеков на слежку. Решив, что все это результат бессонной ночи и расшатавшихся нервов, я повернула на Свердлова и через двадцать минут въезжала в поселок, как брат-близнец похожий на тот, в котором отстроились мои друзья Яковлевы.

Высокие в два-три этажа дома из красного кирпича. Кованые чугунные ворота и калитки. Великолепный ландшафт, отвечающий всем требованиям архитектурного искусства. И никого… Вот это мне всегда казалось странным в подобных поселениях. Лужайки, клумбы, сады, площадки для занятий спортом, детские игровые комплексы, и никого вокруг. Ни детей, ни взрослых. Не слышно смеха, детского визга. Зачем тогда огород городить? На зависть соседям? Смешно! Может быть, за тяжелыми металлическими дверями, облицованными мореным дубом, и протекало счастливое бытие, не знаю. Но, подъехав к дому, который раньше принадлежал Аракелянам, я этого не почувствовала. Я прежде всего ощутила пустоту и странное одиночество, которое навевалось поскрипывающими на ветру качелями и заросшими сорняком клумбами. Пустые глазницы окон, с которых в спешке сорвали шторы. Забитое фанерой окно второго этажа, из которого, по всей видимости, и выпала Нора. Разбитый фонарь у ворот подземного гаража. Приходящий в запустение сад. Пустота… Пустота и еще обреченность на вымирание.