Олег Рой - Банкротство мнимых ценностей

– А так. Ты начинаешь не для себя жить, а для них. Смысл в жизни появляется.

Когда они въехали в Москву, был первый час ночи.

У Автозаводского моста Крутилин вышел. Здесь, в одном из безликих старых домов, жила Вика. Вика… Слабый тонкий стебелек с огромными серыми глазами.

«Ви-ка», – он тихо произнес, как бы пробуя на язык это новое для него и такое знакомое имя.

Вика работала у него секретаршей, точнее, как это сейчас называется, помощником руководителя. Без всякого фривольного подтекста. Крутилин в этом не нуждался, он был счастлив с Мариной. А вот Вика… Вика любила своего шефа. Нет, она никогда не намекала на свои чувства, не пыталась кокетничать и не переходила границ. Она страдала молча, и лишь глаза выдавали ее. Крутилин делал вид, что ничего не понимает. Он давно решил, что лучше не вселять в девочку несбыточных надежд, не разрушать ее жизнь. Повздыхает и перестанет, найдет себе другого. А на него рассчитывать нечего, для него до последнего дня вообще никого не существовало, кроме Марины…

В храме неподалеку звенели колокола, шла праздничная служба. Лохнесс остановился и прислушался. Перед глазами встала та, порушенная, с однокрылым ангелом, церковь. «Стоит там сейчас одинокая, – подумал Женя, – такая же одинокая, как и я, с такой же израненной, как у меня, душой. А ведь могла бы, как эта, городская, собрать прихожан сегодня на службу. И звон колокольный как бы далеко был там слышен. Там наверняка долгое эхо…»

Лохнесс не был верующим человеком. Ученый-математик, он все обосновывал с точки зрения материи и цифр. Но тут он ухватился за этот колокольный звон, как за спасательную соломинку, и сами собой его губы зашептали: «Господи, спаси и помоги! Спаси и помоги мне, непутевому и не знающему тебя, наставь меня на путь истинный, если еще это можно…»

С этими словами Лохнесс, скользя и шатаясь, решительно направился к дому, где жила Вика. Он никогда не был у нее, но несколько раз подвозил и знал, что она живет с братом в крохотной двушке. Девушка показывала ему свои окна: третий этаж, прямо над подъездом. Евгений шел, прибавляя шаг; хотелось поскорей развеять зарождающиеся сомнения: нужен ли он еще этой девочке. Это могло бы показаться смешным – он, считавший себя таким сильным и уверенным, повидавший на своем веку всякого, сумевший с нуля поднять и раскрутить солидный бизнес, цеплялся за совершенно, казалось бы, слабое существо, вся сила которого была заключена в ее влюбленных глазах. В последний месяц, когда всем стало ясно, что он разорен, в ее взгляде появилось новое выражение – сострадание.

– Вика, вы смотрите на меня, как на больного, – смеялся он. – Выше нос, еще не все потеряно.

– А я знаю, я верю, что все будет хорошо, все еще будет хорошо, – как заклинание, повторяла она.

Эх, дурак, куда он смотрел раньше? Зачем кидался на красоток, которым, кроме денег, ничего-то, как выяснилось, от него и не нужно было. Что у него теперь осталось от любви? Боль, обида, разочарование. И еще – отвращение, как тяжелый осадок, поднявшийся со дна и заполнивший всю душу.

– Так мне и надо, – бубнил он себе под нос, – был я ученым-очкариком, им бы и оставался, нет же, занесло меня…

Весь обратный путь он думал о Вике, думал с теплом, нежностью, надеждой и, пожалуй, даже любовью.

– Она меня любит, она меня поддержит, я соберусь и встану еще на ноги, – как заклинание, шептал Евгений.

Он попытался вспомнить, вспомнить все до мелочей, каждый день, который он провел рядом с ней, которой, оказывается, был так важен. А он ничего не замечал, не знал, дурак.

Он вспоминал ее мягкую улыбку, полушутливое извиняющееся выражение лица, когда она заходила к нему в кабинет, влюбленность, которую она так неумело прятала.

Лица его жен как-то померкли и потускнели перед этим новым ярким воспоминанием, как будто только сейчас в его жизни смыло всю фальшь и осталось только важное. Он так боялся расплескать это чувство и поэтому побежал, побежал что есть мочи вперед…

В кармане запиликал мобильный, впервые за этот неправдоподобно долгий вечер. Впрочем, к молчанию телефона Женя уже привык. Это раньше, пока дела шли хорошо, сотовый разрывался чуть не каждую минуту. Но с тех пор, как Крутилин разорился и лишился фирмы, ему звонили все реже и реже.

– Лохнесс, привет, с Рождеством тебя! – прокричала трубка нетрезвым голосом старого приятеля Саньки. – Всего тебе, как говорится, самого-самого…

– И тебе того же, – буркнул в ответ Евгений. – Уж у меня всего этого самого-самого навалом. Я тебе перезвоню позже.

Говорить ни с кем не хотелось. Хотелось скорее увидеть Вику, нагрянуть вот так, среди ночи, без звонка, а дальше – что будет, то будет… Он поискал глазами нужный подъезд и поспешил к нему. Потянул за ручку, и дверь неожиданно поддалась.

После лета на Урале внешне в жизни Лохнесса все продолжалось как прежде: он спокойно ходил в школу и как будто даже не вспоминал о смерти Вани. Но со временем мама заметила, что с сыном что-то не так. Он больше не ходил в гости к друзьям, не пропадал с ребятами во дворе и все свободное время стал проводить дома. Много читал, но выбирал теперь не приключения и фантастику, а сборники задач по математике и физике. Мама с недоумением обнаружила у него на письменном столе учебники для старших классов, с седьмого по десятый (Женька был в шестом), то там, то здесь заложенные листками, исписанными цифрами и формулами.

За две четверти Женя Крутилин стал лучшим в классе учеником по всем техническим предметам. Его начали посылать на районные и городские олимпиады, откуда он возвращался с призовыми местами. Но параллельно с успехами в учебе он становился замкнутым и нелюдимым, одноклассники его раздражали, он часто огрызался и хамил в ответ. Слова «ботаник» тогда еще не было в ходу, таких ребят обычно звали «очкариками». И Женька не видел в этом ничего плохого. Ему стало казаться нормальным и естественным смотреть на мир сквозь математические формулы и цифры – ведь в цифрах такая простота и такая гармония!

Изгоем в классе, как иногда случается с отличниками, Женька не стал. Возможно, потому, что умел постоять за себя, за каждое нанесенное ему оскорбление готов был тут же дать сдачи. Так что вскоре одноклассники от него отстали.

Задолго до окончания школы Лохнесс уже знал, что будет поступать в МГУ, только с факультетом некоторое время не мог определиться, все колебался между мехматом и физфаком, но в итоге выбрал ВМК – вычислительную математику и кибернетику, специальность программиста, на тот момент уже становящуюся востребованной и очень перспективной.

Школу он закончил без медали, но и без троек. Даже по некоторым гуманитарным дисциплинам в аттестате стояли пятерки, в частности, по литературе, на которую, вместе с русским языком, Женька приналег в старших классах, зная, как важно для поступления в МГУ хорошо написать сочинение. И он действительно написал его на «хорошо», во всех смыслах этого слова, получил четверку за «Социальную проблематику в «Преступлении и наказании» и, к великой радости и гордости мамы, стал студентом Московского университета.