Олег Рой - Банкротство мнимых ценностей

Макс небрежно кивнул на скамейку:

– Присядем?

Степа опустился на краешек.

– Ну что, тварь, говори, – неожиданно Макс сильно ударил друга по лицу. У того тут же потекла кровь из носа.

– Ты чего? Ты чего? – Степа инстинктивно закрылся рукой, поднеся ее к лицу, но Максим раз за разом прорывался сквозь этот слабый щит.

– Чего? Чего? – истерически кричал он. – Сам знаешь чего!

От удара под дых Степан, скрутившись, чуть не упал со скамейки, но вовремя ухватился за спинку.

– С кем ты, сука, спал? Урод вонючий, шваль подзаборная! Признавайся, все равно узнаю и убью.

Случайные прохожие шарахались от разошедшихся любовников, но влезать в чужие разборки никто не посмел. Ну, поссорились пацаны, с кем не бывает.

Степа оглянулся и заплакал.

– Я тебе не изменял, – по-бабьи распялив рот, провыл он, – можешь верить, можешь – нет, делай что хочешь. Хочешь – убивай. А может, это ты?

Глаза Степы вдруг потемнели, в них тут же высохли слезы, взгляд стал едким и злым. Лучшая защита – это нападение? Он пронзительно посмотрел на Макса.

– Ты дурак, что ли? – опешил тот и сплюнул под ноги.

– Кто у тебя был, кобель? – взвизгнул пухленький парикмахер и посмотрел на Макса с таким выражением, что тот впервые испугался.

– Я ни с кем, кроме тебя, – пытаясь сохранить спокойствие, возразил Максим.

Степан смотрел в сторону, потом вдруг встал и побрел вон из парка. Через пару минут он услышал топот за спиной, потом кто-то крепко схватил его за плечо и развернул. Это был Максим. Он сильно прижался к Степе и заплакал, пожалуй, впервые за все время своей взрослой жизни.

– Я люблю тебя, – прошептал он чуть слышно и не знал, услышал Степа его слова или нет, – что бы ни было, будем вместе до конца. Сами виноваты.

Степа рыдал уже почти в голос:

– Я перед тобой чист! Ни с кем, ни разу! Мысли даже не было!

– Может, и так, – наконец согласился Макс, – но уж больно ты у меня привлекательный и ароматный. Любишь хвостом вильнуть и глазки построить.

– А иглу по кругу, скажешь, не было?.. – рыдал Степан.

– Игла по кругу была, – в глазах Максима появилась тоска.

Сошлись на том, что это могло произойти с кем-то из них до встречи: СПИД дремал-дремал, да и проснулся.

Степан грустно улыбнулся:

– Теперь уже и не разобрать.

Отвыли, оторались, отматерились. Теперь Максим ревниво смотрел на Степаново здоровое, упитанное тело.

– Ты скоро будешь меня, как людоед, ощупывать, – заметил парень. – Не думай, даже если я и не заболею, мы с тобой вместе уйдем.

– Вместе?..

– Я не смогу дальше – без тебя, – в глазах Степана показались слезы. – Да и все глюки, которые мы с тобой под кайфом ловили, уже сбылись. Ну, не все, так почти все.

Через два месяца Степа прошел повторный тест. На этот раз результат был положительным.

Как во сне они прожили год, потом другой. И вроде как даже привыкли. Колоться стали чаще, выплывали все труднее. Здоровье и самочувствие, что бы там ни говорил врач, ухудшалось. Иногда, словно бы не всерьез, стали поговаривать о суициде. Может, не ждать у моря погоды, взять да и уйти самим? Каким способом – понятно: вкатишь тройную дозу – и не заметишь, как отойдешь в мир иной: «Здрасте, Владимир Ильич!» – как любят шутить наркоманы. Была даже мысль сделать это красиво, в новогоднюю ночь: пустить по вене, как только президент выйдет с бокалом. И под куранты – со свистом! Но тут оказалось, что Вика на Новый год никуда не идет, – и от затеи отказались. Пугать девчонку было ни к чему, Степа безумно любил сестру, да и Макс к Вике уже привязался.

Подъезд оказался не тем. И дом тоже не тем. Никакой Вики в квартире на третьем этаже, окнами на улицу, не обнаружилось. И в соседнем доме тоже. И через один.

Телефона Вики Крутилин, конечно, не помнил. Как у многих бизнесменов, у него имелось несколько мобильных – для деловых связей, для друзей, для личных контактов. Номер секретаря был в записной книжке «офисного» телефона, который Евгений, как назло, сегодня не взял.

Жене показалось, что мороз усилился. На самом деле из него просто понемногу выветривался алкоголь, и ему становилось холодно. Ну и пальто, конечно… Крутилин обычно покупал верхнюю одежду, исходя из того, что в основном проводит время в салоне машины с климат-контролем, и тонкий кашемир не спасал от январских морозов.

После десяти минут бесцельного блуждания Лохнесс в растерянности остановился посреди тихой улицы с однотипными пятиэтажными домами. Кругом было безлюдно, окна в домах одно за другим гасли, люди укладывались спать.

«А у меня дома нет. Уже нет, – зябко поежился Крутилин. – Сколько же всего свалилось на меня за последнее время». Он вспомнил Каринку с братьями, Маринку с этим ее язвительным «Ты лох, Лохнесс!» и выругался. «Ну и везет же мне на баб! Хотя ведь я сам – сам! – выбрал себе и первую и вторую жену… Хотя теперь можно сказать, что выбирал я их не для себя, а друг для друга… Нет уж, пусть весь мир сойдет с ума, и женщины будут с женщинами, а мужчины – с мужчинами, это не убедит меня. Правда заключена в самой жизни. А жизнь зарождается там, где Он и Она. Остальное, как говорят, от лукавого».

Его безумная ночная поездка за город, на старенькую мамину дачу, была, конечно же, инстинктивным желанием прижаться к чему-то родному, близкому. И хоть ехал он туда с одной целью – умереть, но ведь хотел это сделать именно там, а не где-то в городе, где и с крыши можно… и с моста…

Он замер как вкопанный: понял, почувствовал, что это мама остановила его там, у разрушенной церкви.

– Ты продолжаешь оберегать меня, родная моя, – прошептал он. – Значит, еще не все потеряно?..

Он посмотрел наверх, туда, куда улетела душа его мамы. А там высыпали звезды и удивляли своим ярким светом. Ему показалось, что одна из них подмигнула ему.

Под ногами громко и весело хрустел снег, напоминая, что сегодня Рождество.

«Я, как кузнец Вакула, отправился в рождественскую ночь на поиски счастья, – улыбнулся Лохнесс. – Но я хоть и не Вакула, но чертям бы всяким хвосты понакрутил».

«Маринку я, конечно, просмотрел, – думал он. – Я приучил ее к хорошей, легкой жизни. К ничегонеделанью. Ни дела, ни детей, ни увлечений. Хотя нет, увлечения были: тряпки, тусовки, травку покуривала, а вот теперь – высший пилотаж».

А снег все хрустел и хрустел под ногами.

В воздухе веяло какой-то таинственностью, так и хотелось верить во что-то светлое и приятное. Евгений шагал, уже не отдавая себе отчета, куда и зачем идет, не прекращая говорить сам с собой.

«Что же мы делаем с собой за тот короткий промежуток времени, который отпущен нам? Ведь для чего-то нам дается и этот снег, и эта ночь, и эти звезды… Ну не для того же, чтобы только есть, пить, портить друг другу жизнь!