Ольга Тарасевич - Тайна перстня Венеры

Я протянула ему упаковку с таблетками, повернулась к столику, чтобы наполнить стакан минеральной водой, и…

Застегнутая на все пуговицы рубашка Дитриха чуть собралась в складки, позволяя сбоку увидеть грудь, тронутую золотистым курчавым пушком. Но меня интересовал не он. А ссадины, свежие, багровые, особенно заметные на белой коже…

– Вот, выпей сразу две таблетки. Теперь вода. Конечно, минеральная, поздно ты стал обращать на такие вещи внимание.

Я говорю и при этом думаю о том, что, когда мы ездили на экскурсию, Дитрих ушел, оставив меня в очереди у источника. А через пару минут раздались крики Татьяны. У нее на руках обломаны все ногти, под корень, до крови. В автобусе немец старательно от меня отворачивался, а когда мы приехали, пулей помчался переодеваться. Кажется, теперь понятно, почему…

– Слушай, поговори с моим соседом. Он меня достал, все время рука в трусах. Ну что ты смотришь так непонимающе! Он выходит на балкон и мнет себя здесь, – я помахала ладошкой ниже ремня Дитриха. – У русских так делают только больные люди.

– Конечно, я ему объяснить. Я его знать, это Ганс, из Штутгарта. Может быть, Ганс тебя тоже хотеть любить. Это есть нормально. Ты такая красивая, Наташа.

Безусловно. Вся красота при мне. И, кажется, в связи с этим у меня возникла одна идея.

Музыку мне! Джо Коккер, небритый развратник, ты бы прохрипел что-нибудь соответствующее!

– Дитрих, как ты себя чувствуешь? Уже лучше? Отлично! Я знаю еще одно очень хорошее средство от всех болезней. Сейчас, милый, тебе понравится…

Забираюсь к нему на колени. Глубоко вздохнув – прости меня, Леня, ты сам во всем виноват, не надо было ломать нижнюю конечность и выпроваживать меня на море в одиночестве, – касаюсь губ немца осторожным поцелуем.

Напряженные, неприветливые. Как испуганного истукана облизываешь…

А если попробовать поерошить волосы, гладить затылок, целуя мочку уха? Шею? Ключицы? Любой каприз! Просыпайся же!

Нет контакта. Нет контакта!

Только бы успеть расстегнуть рубашку, только бы успеть, что за дурацкие тугие петельки, интересно, если бы у меня имелись длинные ногти, этот джинсовый панцирь было бы расстегивать проще или…

– Натали, я тебя хотеть. Но я теперь болеть. Ты очень красивая! – Рука Дитриха перехватывает мою безуспешно пытающуюся его раздеть ладонь. Сколько искреннего страдания в увеличенных очками голубых глазах… – И потом, у тебя есть муж. Я не хочу, чтобы ты жалеть. А ты потом жалеть. Ты ведь говорить, что ты его любить. Но если ты все-таки меня хотеть – я быть счастлив, потом, завтра. Я знаю, ты мне подарить классный секс.

SPASIBO TEBE ZA KLASSNIJ SEX!

Проклятая эсэмэска мелькает перед моими глазами, вздрагиваю от плетки воспоминаний.

Нет ничего удивительного, что он запомнил это выражение, хотя и не прочитал стертое мной послание.

Да-да-да, ведь такое сначала стонут, с трудом разлепив пересохшие губы. Благодарная исступленность, да, Дитрих? Высокий профессионализм, неутомимый член, изматывающая обстоятельность – ваши национальные особенности? Твоя девочка захлебывалась от благодарности: спасибо, спасибо?.. А потом, когда утекло немного времени и воспоминания окутали все еще сладко ноющее тело нежностью, любовница во всем призналась маленьким кнопочкам мобильника. Чтобы потом, с сытой полуулыбкой отбросив телефон, потянуться, выгнуть спину и промурлыкать: «Жизнь прекрасна…»

А я, кажется, все поняла.

Наконец-то до жирафа дошло!

Я знаю, кто твоя кошечка, милый!

У Дитриха же роман с Таней! А я – просто удобная маскировка. Для усыпления бдительности супруга.

Ох, «женатые» романы – постоянный бег с препятствиями. Толком не поговоришь, спаривание похоже на спринт, и даже поругаться особо негде.

Они там выясняли отношения. Танечка была очень зла, выпустила коготки. Дитрих покорно подставил свою белую кожу, позолоченную красивым пушком. Их это завело? Вряд ли – они бы тогда сорвались вниз вдвоем или не расшиблись бы вовсе. Просто была ругань, со вкусом слез, отчаянными шлепками, поболезненнее и прямо туда, где еще недавно заедала пластинка поцелуев…

Все сходится, все объяснено, все совершенно ясно и понятно. Вот почему я не нашла монеток – Таня их попросту придумала. Дитрих прибежал к той части склона, где лежала его любовница, одним из первых – а ведь он якобы ушел к палаткам, которые находятся в противоположном конце от места падения, возле стоянки для многочисленных автобусов. Как трогательно немец пытался остаться у нее в номере. Еще бы, такая возможность, брат милосердия у постели любимой девочки, белоснежные простыни, мягкий свет, пробивающийся сквозь шторы. Дальше все понятно – дас ист фантастиш, еще, еще, так хорошо, порноактеры мрут от зависти пачками. А когда я все-таки вытолкала Дитриха из Таниной комнаты, он закрылся в своем номере, гипнотизируя телефон. Вдруг у них еще будет возможность встретиться после того, как я уйду, но перед тем, как вернется муж? Ловить момент и быстро-быстро им наслаждаться – что еще остается таким парам? Успеть, не опоздать…

Дитрих все рассчитал правильно: замужняя, не ищущая приключений, но и не возражающая против дружеской компании, я стала отличной ширмой, за которой можно прятать от Таниного мужа страстные объятия, распухшие счастливые губы и ссадины обиды.

Какой неожиданно умный мальчик! А ведь я поверила твоим восхищенным глазам, предупредительности, комплиментам. Впрочем, восторг – я это знаю – был небезосновательным, спасибо маме, папе и Господу Богу, у меня роскошная роковая внешность, подходящая скорее для театральной сцены, чем для морговских кроваво-кафельных интерьеров. Я люблю и умею красиво одеваться. Повышенное мужское внимание привычнее воздуха. Жалуюсь на него, но мне бы не хотелось, чтобы оно полностью исчезало. Иногда мне даже кажется, что меня не станет, если я перестану чувствовать в отношении себя эти вечные интерес, восхищение, желание… Немец не особо лукавил, осыпая меня комплиментами, выбранный объект объективно стоит высокой оценки. А любовь… Любовь в его взгляде тоже была самой искренней, настоящей, только она адресовалась немного другой женщине. Все выглядело так убедительно, так естественно!

Аккуратно спихнув меня с коленок, Дитрих поднялся с кресла:

– Я пойду лежать. Ужинать я не ходить. Извини меня, пожалуйста.

Я вежливо улыбнулась:

– Действительно, какой уж теперь ужин. Поправляйся скорее! От всех своих болезней, без исключения…

Сделайте мне хирургическую операцию. Пожалуйста, чик-чик, удалите уязвленное женское самолюбие. Как же сильно мешает думать, дышать и наслаждаться жизнью эта невыносимая разрастающаяся опухоль дурацкой обиды!