Евгения Грановская - Вечная загадка Лили Брик

Некоторое время он стоял, не зная, что предпринять, потом вдруг прижал ладони к лицу и мучительно проговорил:

– Лиля.

«Писать! Срочно!» – вспыхнуло в мозгу.

И вот Маяковский уже за столом, склонился огромным телом над маленьким листком бумаги. Волосы взъерошены, на щеке следы от золы, рука сжимает перо, а перо торопливо выводит:

«Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить! Будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю!

Смешно об этом писать, ты сама это знаешь. Мне ужасно много хотелось здесь написать! Я нарочно оставил день продумать все это точно. Но сегодня утром у меня невыносимое ощущение ненужности для тебя всего этого.

Едва ли ты прочтешь когда-нибудь написанное здесь. Тяжко, что к дням, когда мне хотелось быть для тебя крепким, и на утро перенеслась эта нескончаемая боль. Если совсем не совладаю с собой – больше писать не стану…»

Перо на секунду зависло над бумагой и вновь стало покрывать лист мелкими буквами, и каждое горячее слово вжигалось, вгорало, въедалось в бумагу, как татуировка.

«Любовь это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи и дела и все прочее. Любовь это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает, оно не может не проявляться в этом во всем. Без тебя (не без тебя «в отъезде» – внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас».

Маяковский бросил перо на стол.

Он поднялся и хотел выйти из-за стола, но внезапно все вокруг закружилось, силы покинули его, и он тяжело, как подстреленный медведь, всем телом, всем ростом, всей своей неповоротливостью повалился на пол, сшибая стул и переворачивая стол.

Бумаги рассыпались по полу, белея, как пятна снега. Чернильница покатилась по свежему листу, оставляя за собой кривую фиолетовую дорожку.

Марго и Петя Давыдов со смехом ввалились в квартиру.

Давыдов щелкнул переключателем, и прихожую залило ярким светом.

– Нет, Петь, правда, все было замечательно! – смеясь, сказала Марго. – Зря ты наезжаешь. Отличный ресторанчик!

– Ну, н-не знаю. Мне кажется, живая музыка могла бы быть чуть менее «живой». Они играли так, что стены дрожали. Хорошо еще, что удалось выбить отдельный к-кабинет.

– Даже не спрашиваю, сколько это тебе стоило.

– И п-правильно делаешь, что не спрашиваешь. Шампанского?

– Нет. Я сегодня так много пила!

Марго крутанулась вокруг собственной оси и засмеялась.

– Давыдов, я совсем пьяная!

– Г-глупости. Ты будешь «совсем пьяная», если свалишься под стол. А пока это не произошло, можно продолжать веселиться.

– Петь!

– Что?

– А помнишь, как в первую нашу встречу ты дрался со скинхедами?

– Я не дрался. Я просто н-накостылял им как следует.

– А потом ты дал тому негру денег на такси. Признайся, ты специально пускал мне пыль в глаза?

– К-конечно. Я пытался тебя очаровать.

– И у тебя это неплохо получилось. Ты был такой забавный.

– Был? А сейчас, значит, нет?

– Сейчас ты мужик, самец! А тогда был мальчишка-несмышленыш.

– Как насчет того, чтобы выпить с самцом по бокалу шампанского?

– Французского?

– А разве бывает другое?

– Пижон! Пять лет назад ты и «Советское» не часто пил.

– Все течет, все меняется.

– Особенно шампанское!

Марго рассмеялась.

Петя достал из холодильника бутылку и с тихим хлопком откупорил пробку.

– Вуаля! – сказал он. – Ни капли не пролито.

Марго похлопала в ладоши и насмешливо произнесла:

– Высший пилотаж! Посмотрим, как ты разольешь его по фужерам.

Разлил хорошо. Поднял сверкающий фужер и провозгласил:

– Я хочу в-выпить за самую прекрасную девушку на этой планете!

– Только на этой?

– Н-на других я пока не бывал. За тебя, Маргоша! За твои зеленые г-глаза, которые прекраснее любых изумрудов!

Выпив шампанского и посоревновавшись с Петей в остроумии, Марго снова подошла к стене и стала разглядывать фотографии.

– Зачем ты ездил по всем этим «горячим точкам»? – неожиданно спросила она.

– Там хорошо п-платили, – небрежно ответил Петя.

– Только из-за этого?

– Нет, конечно. Просто… я хотел, чтобы люди видели, чтобы они знали. Люди не хотят замечать чужой б-боли. Приходится тыкать их носами.

– Поэтому твои фотографии такие…

– Кровавые?

Марго покачала головой:

– Страшные.

– Видимо, да. Нынче людей трудно чем-то зацепить. Приходится прибегать к запрещенным приемам.

Марго скользнула взглядом по снимкам.

– И все-таки, несмотря ни на что, ты классный мастер.

– Фотографии, сестренка, это тени души. Если удастся поймать такую тень, значит, снимок будет удачным. – Он подумал и пояснил, морща лоб: – Фотография – это никакое не искусство, это магия. Прошлое существует в фотографиях, оно н-никуда не исчезает. Оно есть, и все. И неважно, кто в момент съемки стоял у фотоаппарата. Человек тут вообще не важен. Важен т-только снимок. Объектив вместо глаза.

– Я вижу, ты много об этом думал.

– Было дело. Понимаешь, фотография – это дыра в ткани времени, дыра, через к-которую мы можем заглянуть в прошлое. Но иногда и прошлое может взглянуть на нас оттуда.

– Ты говоришь как какой-нибудь мистик, а не как разумный человек.

– Я ни во что не ставлю разум д-дремлющий, – с грустной улыбкой процитировал Петя.

В сумочке у Марго запел мобильник. Марго, повозившись с сумкой, достала его, прочла сообщение.

Вынужден уехать по делам. Когда вернусь, дам о себе знать.

– Какая свинья, – пробормотала Марго, сощурив похолодевшие глаза.

– Это ты п-про кого? – поинтересовался Петя.

– Не важно.

Телефон снова полетел в сумку.

«Каков подлец, – думала Марго без всякой злобы, лишь с досадой и обидой. – Как год назад. Сообщение прислал – герой! Не буду о нем думать – слишком много чести для подлеца».

Марго с фужером в руке поднялась с дивана и подошла к стене. На этот раз ее взгляд привлекла одна фотография, на которую в прежний приход она как-то не обратила внимания.

Это был небольшой черно-белый снимок женщины в черной одежде. Она сидела на фоне облупившейся кирпичной стены. Сидела то ли на земле, то ли на маленьком стульчике, устало положив локти на колени. Кисти ее рук – белые, с длинными, ухоженными пальцами – расслабленно свисали с коленей. На голове у женщины было что-то вроде черной шапочки, а на лицо спадала темная вуаль, полностью закрывающая глаза, нос и губы, и оставляя на виду лишь острый подбородок.

Марго ткнула фужером в снимок и спросила:

– Кто это?