Наталья Борохова - Визитная карточка хищницы

Нужно было поторопиться. Ольга могла прийти с минуты на минуту, а Семен Иосифович хотел выглядеть перед ней безукоризненно. Он принял душ, побрызгался любимой туалетной водой. Из одежды он выбрал легкие светлые брюки и джемпер приятного бежевого тона, чтобы придать их встрече оттенок неофициальности.

На этот раз Ольга явилась вовремя. Напряжение последних дней уже покинуло ее, и она была непривычно спокойна и сдержанна. Наслаждаясь атмосферой умиротворенности, они тихо беседовали.

– Дубровская деморализована, – говорил Грановский. – Так что оставим в покое этот ее дневник. Готов поспорить, что она даже не предполагает, как его можно использовать.

– Все-таки неплохо было бы его заполучить. Но увы! Придурок Лисицын понадеялся на малолетнего оболтуса-брата, и ничего из этого не вышло. Но бог с ними. Я тоже надеюсь, что все обойдется. Процесс идет к концу. Ведь так?

– Завтра последний день судебного следствия, и мне бы хотелось поставить в этом деле яркую точку, – признался Грановский.

– Каким образом?

– Вызвать для допроса вас.

– Меня? Не думаю, что это хорошая идея. Что я могу рассказать нового? – Ольга беспокойно взглянула на адвоката.

– От вас многого и не потребуется, – поспешил успокоить ее Грановский. – Вы охарактеризуете Суворова как личность. Видите ли, на окончательное решение суда часто влияет субъективное представление о подсудимом как о человеке. Александр разведен, в прежней семье у него остался ребенок. Боюсь, это не добавляет привлекательности его образу. Вы же как любящая женщина можете поведать суду о ваших взаимных чувствах, общих планах и прочем, о чем сочтете нужным упомянуть. Глядишь, судье будет приятней решать вопрос об оправдании Александра. Горин – мужчина, и слова молодой привлекательной женщины он не оставит без внимания.

– Ну что же! Я не против, – улыбнулась Ольга. – Надеюсь, это будет не страшно!

– Вот это я могу вам гарантировать!

Грановский был совершенно уверен в том, что все произойдет так, как и должно было произойти.

Елизавета лежала в темноте. Ей не спалось. Завтра заканчивалось судебное следствие, а с ним и все ее надежды на то, что справедливость будет восстановлена. Тишину квартиры разорвал телефонный звонок. Елизавета не любила ночных звонков. Они несли с собой тревогу, беспокойство и возможную беду. Она взяла трубку:

– Слушаю!

– Лиза, это я. Узнала?

Конечно же, это был Лесин. Она бы узнала его голос из миллиона. Сердце опять забилось в надежде. Она не решилась назвать его по имени:

– Ты где?

– Извини меня, но я не могу тебе ответить. Прости меня и пойми… Я не появлюсь в суде. Я не могу рисковать жизнью, которая мне досталась такой ценой… даже если это жизнь призрака.

– Я понимаю, – попыталась сохранить самообладание Елизавета.

– Прощай! – Трубка замолчала.

Елизавета вернулась в постель. Она чувствовала себя разбитой и опустошенной: «Вот и конец! Утешает одно: теперь все ясно и чудес ждать неоткуда».

На следующий день Дубровская проснулась в отвратительном настроении и с головной болью. Бессонная ночь не прошла даром. Нехотя она потащилась в ванную, чтобы привести себя хотя бы в относительный порядок. Из зеркала на нее глянуло угрюмое, осунувшееся лицо с выразительными мешками под глазами. Она поплескалась в прохладной воде, но красивее от этого не стала. Замазав синяки под глазами маскирующим кремом, она пренебрегла другой косметикой. Яркая помада и тени только бы подчеркнули ее изможденный вид.

«Теперь я выгляжу как привидение. Надеюсь, Суворов, увидев меня, упадет в обморок и умрет от разрыва сердца!»

Шутки шутками, но впереди был длинный утомительный день, и хорошо бы ей быть во всеоружии. Но Дубровской страшно хотелось спать. Она подпалила утюгом любимую блузку и, рассылая проклятия в адрес своей несобранности, схватила первый попавшийся костюм, главным достоинством которого было то, что он не нуждался в глажке. С трудом отыскав в сумочке ключи от квартиры, она с неудовольствием заметила, что неплохо бы ей навести там порядок. Помада, расческа, какие-то бумаги, московская фотография и еще целая пачка снимков, видеокассета, которую нужно было вернуть, – все это смешалось в хаотичном беспорядке. Но время поджимало. Отметив перед зеркалом несоответствие строгого делового костюма и неуместной сумочки-рюкзачка, она удивилась своему равнодушию.

Ей неприятно было идти в изолятор. Там она увидит предателя Антона, хитрюгу Грановского, шайку Суворова и своего подзащитного Зверева. Странное дело, но безмятежность и тоска, воцарившиеся в ее душе, несколько притупили ее ненависть к полоумному Ивану. Он не вызывал у нее желания мстить, поскольку жизнь его уже сурово покарала, и вне зависимости от того, как закончится дело, он все равно будет наказан. Жаль, что этой участи избежит Суворов. Но, видно, здесь ничего поделать нельзя.

– Можно тебя на минутку? – обратилась Елизавета к Козыреву.

Антон, видимо, уже был информирован женой о неожиданном визите Дубровской. Она не назвала Козыревой свое имя, но по описанию нетрудно было догадаться, о ком идет речь.

Они отошли от группки беседующих в коридоре изолятора адвокатов. Антон выглядел потерянным. Его внешний лоск будто бы стерся, привычная веселость уступила место мрачной задумчивости. Он постарел на несколько лет и не производил впечатления прежнего бесшабашного паренька, без умолку рассказывающего анекдоты.

– Как ты мог, Антон? – только и сказала Елизавета.

– Так вышло… Послушай, может, сходим куда-нибудь после работы, я постараюсь тебе все объяснить. Мне столько тебе нужно сказать…

– А стоит ли? Мне уже самой все известно. Давай поставим на этом точку, Антон. Надеюсь, что на полученные тобой деньги можно будет попытаться вернуть твоей жене здоровье.

– Постой, ты должна выслушать…

– Уже нет, Козырев. По твоей вине мог погибнуть человек, но тебе, похоже, на это наплевать.

Она развернулась и поспешила в зал заседаний. Козырев смотрел ей вслед, и нечто вроде сожаления шевельнулось в его душе.

В зале судебного заседания царило оживление. Долгий процесс подошел к концу. Сегодня закончится судебное следствие и будет назначена дата прений, когда с заключительными речами выступят прокурор и адвокаты.

Грановского охватило приятное волнение. Выступать с защитительной речью он любил и умел это делать. В уме он давно составил план выступления и подобрал соответствующие случаю крылатые выражения, сравнения, эпитеты и даже остроты – словом, все то, что делает речь живой и образной. У присутствующих должна быть полная иллюзия того, что его слова, облекаемые в округлые фразы, есть не что иное, как удачный экспромт. Лишь в этом случае речь воспринимается слушателями на едином дыхании. Но, памятуя о третьем правиле своей адвокатской деятельности, которое звучало следующим образом: «Каждый экспромт должен быть тщательно подготовлен», Грановский всегда трудился в поте лица. И результат не заставлял себя ждать. Легковерные народные заседательницы рыдали над несчастной судьбой какого-нибудь матерого убийцы, сам убийца, тараща испуганные глаза, с благоговением внимал потоку адвокатского красноречия и тем добрым словам в свой адрес, сотой доли которых он не слышал за всю свою грешную жизнь. Впрочем, даже самые хладнокровные судьи частенько попадали в плен сладкой словесной шелухи известного адвоката. По делу Суворова Грановский собирался выложиться полностью, а там уже останется пожинать заслуженные лавры успеха. Возможно, он возьмет месячный отпуск и отдохнет в своих новых испанских владениях. Семен Иосифович нехотя подавил приятную истому. Все же расслабляться еще рановато. Он кинул взгляд на своего подзащитного.