Александр Анучкин - Золотой запас

Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

Мат. 11:30

Он смотрел на Федора не мигая. Эта пытка отсутствующим взглядом продолжалась уже секунд двести. Наконец старик не выдержал и отвел глаза.

– Послушайте, – робко начал он. – Ведь я даже не знаю толком – кто вы, что с вашей семьей, что за история. Я просто выполняю поручения Баринова, стараюсь сделать это максимально точно, стараюсь ничего не упустить.

– Продолжайте, – попросил человек за столом, обращаясь к уху Федора.

Ухо покраснело.

– Дело было так. Я, так сказать, последний год уже досиживал, когда пришла на зону малява для меня. Ее перехватили, но потом решили передать, там была шифровка, понимаете? Текст был простой: «Серега совсем плох, боится не дожить до твоего приезда, просит за все простить». Это был условный код Баринова. Это значило, что я должен пойти в условленное, так сказать, место. Посмотреть, что там для меня лежит.

Федор замолчал. Задумался.

– Дальше.

– У вас нет воды, простите?

– Нет.

– Простите, простите. Так вот. Я откинулся, как вы верно, так сказать, заметили, шесть дней назад. Позавчера приехал только. Сразу пошел к тайнику – там пакет и записка. В записке было написано, как вас искать, через кого, все такое. А пакет – вот он, так сказать, в целости и сохранности.

С Федора уже давно слетели спесь и лоск, которые он напустил на себя перед дверью с табличкой странного ЗАО. На жестком стуле сидел самый обычный старик-уголовник. Его заскорузлые руки тряслись, пока он копался в саквояже (явно украденном где-то по случаю). Наконец, ему удалось совладать с руками, и на свет божий появился пакет – сверток не больше обычной книги. Плотная серая бумага, тщательно перевязанная бечевкой.

– Я не открывал, – почему-то испуганно заявил Федор, протягивая пакет через стол.

Человек, сидевший напротив, взял посылку из прошлого без должного трепета. На его лице не дрогнул ни один мускул. Взвесив сверток в руке, он отправил его в верхний ящик стола, бросил прямо на тетрадку с мятой пружинкой. Потом, подумав немного, открыл другой ящик, достал несколько купюр и протянул старому уголовнику.

– Спасибо. – Его лицо искорежила совершенно чужая улыбка. – Вот что. Вы – человек серьезный, со связями. – Федор благодарно улыбнулся, пряча купюры в карман. Руки опять отказывались подчиняться – доллары разлетелись по всей комнате. Рухнув на колени, старик начал нервно собирать их, комкать и засовывать в саквояж, все еще продолжая улыбаться, преданно глядя в лицо человеку за столом. – Так вот, – продолжил он. – Оставьте мне какой-нибудь телефон. Ну или что-то еще. Может быть, я найду вам работу, Федор.

Закончив эту невероятно длинную речь, человек встал, всем своим видом демонстрируя, что аудиенция окончена. Федор к этому моменту победил дензнаки и даже захлопнул саквояж. Пятясь задом, он дошел до двери, так же задом распахнул ее и растворился в коридоре.

Оставшись в полном одиночестве, хозяин кабинета, генеральный директор странного ЗАО со странным названием, позволил себе улыбнуться. На этот раз вышло натуральнее. Он подошел к столу, открыл ящик и замер над ним, как бы раздумывая: стоит ли открывать сверток, присланный мертвецом? Здравый смысл был против.

Следователь Фридман был честным человеком. Почти честным, как он часто говорил сам себе, стоя перед зеркалом. Он почти никогда не брал взяток (всего один раз бес попутал на небольшую сумму, но тогда не было вариантов – нужно было делать сложную операцию жене, будь они неладны, эти женские организмы), ни разу не фабриковал уголовных дел. С подследственными всегда был предельно корректен – не грубил, насилие не практиковал.

Фридман был на хорошем счету. Он раскрывал дела – бывало, что и сложные. Настоящий крепкий профессионал, каких мало осталось. Убогая квартирка на окраине провинциального города, убогий кабинет в областной прокуратуре, жена на пенсии по инвалидности, дочка на последнем курсе педучилища, сын уехал в Москву и занимается там чем-то совершенно непонятным. Говорили, что у Фридмана есть все шансы через пару лет занять кресло заместителя прокурора области и с этого поста, с почетом, даже с орденом каким-нибудь, уйти на пенсию.

У следователя, по большому счету, была всего одна слабость. Он жаждал славы. Жаждал и получал. Его просто обожали журналисты – и местные, и столичные. Он хорошо рассказывал, отлично держался перед камерой, умел напустить туману, а мог, совершенно неожиданно, огорошить заезжего репортера такой тайной следствия, что дар речи пропадет.

С этим московским репортером он познакомился три года назад. Фридман закончил грандиозное дело, отправив за решетку два десятка бандитов, местных группировщиков, уже давно вышедших за пределы не только области, но и страны. Настоящая такая, хрестоматийная русская мафия, и даже кличка у лидера совершенно медийная, самое то, что надо, – Носорог.

Когда ему позвонил ведущий популярной программы, Фридман расцвел. Немедленно согласился все рассказать и показать.

Уже на следующий день журналист приехал.

Как-то само собой получилось, что между мужчинами возникло некое подобие дружбы – взаимная приязнь переросла в нечто большее. Они сделали шикарную программу про разгромленную банду, потом – еще парочку. Про маньяка, про вора в законе… А потом начали встречаться просто так. Без особых поводов.

То Фридман приезжал в Москву, и они часами, порой до рассвета, заседали в ресторанах, то телевизионный друг, уставший от столичной суеты, вдруг приезжал в провинцию – порыбачить, отключив мобильные, походить по лесу, выпить водки после бани. Простые такие удовольствия.

На этот раз был именно такой случай. Короткий отпуск – трехдневное бегство из Москвы. Вечером – поезд. На прощание решили поужинать.

Следователь заказал отдельный кабинет в небольшом грузинском кафе – с местными шашлыками ничто не могло сравниться – под горячее острое мясо выпили уже немало.

Он видел, что Фридмана распирает. Что он хочет что-то рассказать, рассказать такое, чего раньше никто не видел и не слышал. Он понимал – речь пойдет не о банде и не о маньяке. Он не ошибся.

Когда была выпита последняя рюмка, когда усатая официантка принесла крепкий и соленый (с привкусом крови, подумал он) кофе, пожилого следователя прорвало.

Он начал с длинного предисловия. Он требовал клятв – никому, никогда, ни под каким соусом. И чтобы даже под пытками – ни одним звуком. И лишь потом перешел к истории. Она, на самом деле, потрясала. Пересказать ее в двух словах было невероятно сложно – слишком много фактов, персонажей, эпизодов, а еще больше – вопросов без ответа.